ованность космических последовательностей,
Fastened with hidden inevitable links Скрепленных скрытыми неизбежными звеньями,
She must disrupt, dislodge by her soul's force Она должна разорвать, вытеснить своей души силой
Her past, a block on the Immortal's road, Свое прошлое, преграду на дороге Бессмертного,
Make a rased ground and shape anew her fate. Сделать разрушенную почву и форму своей судьбой заново.
A colloquy of the original Gods Разговор изначальных Богов,
Meeting upon the borders of the unknown, Встречающих на границах неведомого,
Her soul's debate with embodied Nothingness Ее души спор с воплощенным Ничто
Must be wrestled out on a dangerous dim background: Должен быть выигран на фоне опасном, неясном:
Her being must confront its formless Cause, Ее существо должно встать лицом к лицу со своей Причиной бесформенной,
Against the universe weigh its single self. Против вселенной положить на весы свою самость единственную.
On the bare peak where Self is alone with Nought На нагом пике, где Сам один на один с Ничто
And life has no sense and love no place to stand, И жизнь не имеет смысла, а любовь - места стоять,
She must plead her case upon extinction's verge, Она должна защищать свое дело на краю угасания,
In the world's death-cave uphold life's helpless claim В пещере мира смертельной беспомощное требование жизни отстаивать
And vindicate her right to be and love. И доказать свое право быть и любить.
Altered must be Nature's harsh economy; Изменена должна быть Природы экономика грубая;
Acquittance she must win from her past's bond, Она должна завоевать освобождение от оков своего прошлого,
An old account of suffering exhaust, Страдания старый счет погасить,
Strike out from Time the soul's long compound debt Старый долг души из Времени вычеркнуть,
And the heavy servitudes of the Karmic Gods, И избавиться от тяжелого рабства у Богов Кармы,
The slow revenge of unforgiving Law Непрощающего Закона медленной мести
And the deep need of universal pain И глубокой необходимости в боли всеобщей,
And hard sacrifice and tragic consequence. И тяжкой жертвы, и трагического следствия.
Out of a timeless barrier she must break, Из-за безвременного барьера она должна вырваться,
Penetrate with her thinking depths the Void's monstrous hush, Своими глубинами мыслящими пропитать чудовищную тишину Пустоты,
Look into the lonely eyes of immortal Death Смотреть в одинокие глаза Смерти бессмертной
And with her nude spirit measure the Infinite's night. И своим нагим духом мерить ночь Бесконечности.
The great and dolorous moment now was close. Великий и печальный момент был сейчас близко.
A mailed battalion marching to its doom, Войско в доспехах, марширующее к своему року,
The last long days went by with heavy tramp, Последние долгие дни прошли тяжкой поступью,
Long but too soon to pass, too near the end. Долгие, но слишком быстро прошедшие, к концу слишком близкие.
Alone amid the many faces loved, Один среди множества возлюбленных лиц,
Aware among unknowing happy hearts, Знающий среди неведающих счастливых сердец,
Her armoured spirit kept watch upon the hours Ее вооруженных дух наблюдал за часами,
Listening for a foreseen tremendous step Прислушиваясь к предвиденному ужасному шагу
In the closed beauty of the inhuman wilds. В близкой красе дебрей безлюдных.
A combatant in silent dreadful lists, Боец на безмолвной страшной арене,
The world unknowing, for the world she stood: В мире неведающем, она стояла за мир:
No helper had she save the Strength within; Помощника у нее кроме Силы внутри не было;
There was no witness of terrestrial eyes; Там не было земных глаз свидетельства;
The Gods above and Nature sole below Боги свыше, одна Природа внизу
Were the spectators of that mighty strife. Были зрителями этого могучего спора.
Around her were the austere sky-pointing hills, Вокруг нее были суровые в небо глядящие горы
And the green murmurous broad deep-thoughted woods И зеленый шепот глубокомысленных обширных лесов,
Muttered incessantly their muffled spell. Свои приглушенные заклинания непрерывно бормочущих.
A dense magnificent coloured self-wrapped life Густая, пышная, пестрая самозакутанная жизнь
Draped in the leaves' vivid emerald monotone Драпировалась в яркую монотонность изумрудную листьев
And set with chequered sunbeams and blithe flowers И пробивающимися лучами солнца и цветами веселыми
Immured her destiny's secluded scene. Окружала ее судьбы уединенную сцену.
There had she grown to the stature of her spirit: Здесь должна она вырасти в своего духа фигуру:
The genius of titanic silences Безмолвий титанических гений
Steeping her soul in its wide loneliness В свое широкое одиночество душу ее погружающий,
Had shown to her her self's bare reality Показал ей ее самости нагую реальность
And mated her with her environment. И сочетал ее с ее окружением.
Its solitude greatened her human hours Его уединение возвеличило ее часы человеческие
With a background of the eternal and unique. Задним фоном вечного и уникального.
A force of spare direct necessity Сила непосредственной скромной потребности
Reduced the heavy framework of man's days Облегчила тяжелый каркас человеческих дней
And his overburdening mass of outward needs И перегруженную массу его внешних нужд
To a first thin strip of simple animal wants, До первого тонкого лоскута простых нужд животных,
And the mighty wildness of the primitive earth И могучая дикость примитивной земли,
And the brooding multitude of patient trees И раздумывающее множество терпеливых деревьев
And the musing sapphire leisure of the sky И сапфирный досуг небес размышляющих,
And the solemn weight of the slowly-passing months И торжественный вес проходящих медленно месяцев
Had left in her deep room for thought and God. Оставили в ее глубине место для мысли и Бога.
There was her drama's radiant prologue lived. Там был лучезарный пролог ее драмы.
A spot for the eternal's tread on earth Пятнышко для шага на землю вечности,
Set in the cloistral yearning of the woods Установленное в монастырском стремлении лесов
And watched by the aspiration of the peaks И наблюдаемое устремленностью пиков,
Appeared through an aureate opening in Time, Приближалось через золотое раскрытие во Времени,
Where stillness listening felt the unspoken word Где слушающая тишина оставляла слово несказанное
And the hours forgot to pass towards grief and change. И часы забывали пройти к перемене и горю.
Here with the suddenness divine advents have, Сюда со внезапностью прихода божественного,
Repeating the marvel of the first descent, Повторяя первого нисхождения чудо,
Changing to rapture the dull earthly round, Изменяя к восторгу тупой земной круг,
Love came to her hiding the shadow, Death. Любовь пришла к ней, пряча тень, Смерть.
Well might he find in her his perfect shrine. Легко в ней она нашла свой храм совершенный.
Since first the earth-being's heavenward growth began, Впервые с тех пор, как рост к небесам земного создания начался,
Through all the long ordeal of the race, На протяжении всего долгого испытания расы,
Never a rarer creature bore his shaft, Никогда более редкое создание не несло ее луч,
That burning test of the godhead in our parts, Этот пылающий тест божества в наших частях,
A lightning from the heights on our abyss. Молнию с небес к нашим пучинам.
All in her pointed to a nobler kind. Все в ней на род более благородный указывало.
Near to earth's wideness, intimate with heaven, Близкий к шири земли, сокровенно к небесам близкий,
Exalted and swift her young large-visioned spirit Возвышенный и сладкий ее юный широко видящий дух,
Voyaging through worlds of splendour and of calm Путешествующий через миры великолепия и покоя,
Overflew the ways of Thought to unborn things. Перелетел пути Мысли к нерожденным вещам.
Ardent was her self-poised unstumbling will; Пылка была ее самоуравновешенная незапинающаяся воля;
Her mind, a sea of white sincerity, Ее ум, белой искренности море,
Passionate in flow, had not one turbid wave. Страстный в потоке, не имел ни одной мутной волны.
As in a mystic and dynamic dance Словно в динамичном и мистическом танце
A priestess of immaculate ecstasies Жрица безупречных экстазов,
Inspired and ruled from Truth's revealing vault Вдохновляемая и управляемая из свода являющего Истины,
Moves in some prophet cavern of the gods, Двигалась в некой пророческой пещере богов,
A heart of silence in the hands of joy Сердце безмолвия в руках радости
Inhabited with rich creative beats Заселяло созидательными богатыми ударами
A body like a parable of dawn Тело, подобное рассвета параболе,
That seemed a niche for veiled divinity Что казалось для завуалированной божественности нишей
Or golden temple-door to things beyond. Или золотой храмовой дверью к вещам запредельным.
Immortal rhythms swayed in her time-born steps; Бессмертные ритмы качались в ее временем рожденных шагах;
Her look, her smile awoke celestial sense Ее взгляд, ее улыбка пробуждали небесное чувство
Even in earth-stuff, and their intense delight Даже в земном веществе, и их интенсивный восторг
Poured a supernal beauty on men's lives. Изливал небесную красоту на жизни людей.
A wide self-giving was her native act; Широкая самоотдача была ее актом врожденным;
A magnanimity as of sea or sky Великодушие, как моря иль неба,
Enveloped with its greatness all that came Окружало своим величием все приходящее
And gave a sense as of a greatened world: И давало ощущение возвеличивания мира:
Her kindly care was a sweet temperate sun, Ее доброжелательная забота была сладким умеренным солнцем,
Her high passion a blue heaven's equipoise. Ее высокая страсть - голубых небес равновесием.
As might a soul fly like a hunted bird, Как может душа лететь подобно птице преследуемой,
Escaping with tired wings from a world of storms, Спасающейся на крыльях усталых от мира штормов,
And a quiet reach like a remembered breast, И достигнуть покоя, как груди памятной,
In a haven of safety and splendid soft repose В небесах безопасности и великолепного мягкого отдыха,
One could drink life back in streams of honey-fire, Так можно было испить жизнь опять в потоках медового огня,
Recover the lost habit of happiness, Вновь вернуть привычку к счастью утраченную,
Feel her bright nature's glorious ambience, Чувствовать ее яркой природы окружение славное,
And preen joy in her warmth and colour's rule. И расправить радость в ее тепле и правлении цвета.
A deep of compassion, a hushed sanctuary, Глубина сострадания, убежище тихое,
Her inward help unbarred a gate in heaven; Ее внутренняя помощь отпирала ворота на небо;
Love in her was wider than the universe, Любовь в ней была шире вселенной,
The whole world could take refuge in her single heart. Весь мир мог найти убежище в одном ее сердце.
The great unsatisfied godhead here could dwell: Великое неудовлетворенное божество здесь могло жить:
Vacant of the dwarf self's imprisoned air, Избавленное от карликовой самости спертого воздуха,
Her mood could harbour his sublimer breath Ее настроение могло приютить его дыхание более высокое,
Spiritual that can make all things divine. Духовное, что могло сделать все вещи божественными.
For even her gulfs were secrecies of light. Ибо даже ее бездны были секретами света.
At once she was the stillness and the word, Она была одновременно молчанием и словом,
A continent of self-diffusing peace, Континентом самораспространяющегося мира,
An ocean of untrembling virgin fire; Океаном ровного девственного пламени;
The strength, the silence of the gods were hers. Сила, тишина богов были ее.
In her he found a vastness like his own, В ней Любовь нашла ширь подобную собственной
His high warm subtle ether he refound И свой высокий горячий эфир перенесла на другую основу,
And moved in her as in his natural home. И двигалась в ней как в своем естественном доме.
In her he met his own eternity. В ней она встретила свою собственную вечность.
Till then no mour...
Продолжение на следующей странцие...
