кое бесконечное встретить.
The Immobile's ocean-silence saw him pass, Океан тишины Неподвижного видел его проходящим,
An arrow leaping through eternity Прилетевшую через вечность стрелу,
Suddenly shot from the tense bow of Time, Неожиданно выпущенную из тугого лука Времени,
A ray returning to its parent sun. Луч, возвращающийся к своему родителю солнцу.
Opponent of that glory of escape, Оппонент этой славы спасения,
The black Inconscient swung its dragon tail Черное Несознание качнуло своим драконьим хвостом,
Lashing a slumbrous Infinite by its force Дремлющую Бесконечность хлестнув своей силой
Into the deep obscurities of form: В глубокой смутности формы:
Death lay beneath him like a gate of sleep. Смерть лежала под ним как врата сна.
One-pointed to the immaculate Delight, Однонаправленный на безупречный Восторг,
Questing for God as for a splendid prey, Ищущий Бога как великолепной добычи,
He mounted burning like a cone of fire. Он поднялся, пылая, как конус огня.
To a few is given that godlike rare release. Немногим дано это богоподобное избавление редкое.
One among many thousands never touched, Один среди многих тысяч, никогда не затрагиваемых,
Engrossed in the external world's design, Поглощенных в назначение внешнего мира,
Is chosen by a secret witness Eye Избран тайным Глазом свидетельствующим
And driven by a pointing hand of Light И ведом рукой указующей Света
Across his soul's unmapped immensitudes. Через не нанесенные на карту необъятности его души,
A pilgrim of the everlasting Truth, Пилигрим вечной Правды,
Our measures cannot hold his measureless mind; Наши мерки его неизмеримый разум не могут измерить;
He has turned from the voices of the narrow realm Он повернулся от голосов тесного царства
And left the little lane of human Time. И оставил небольшой переулок человеческого Времени.
In the hushed precincts of a vaster plan В стихших пределах более обширного плана
He treads the vestibules of the Unseen, Он ступает в вестибюлях Незримого,
Or listens following a bodiless Guide Или прислушивается, следуя бестелесному Гиду,
To a lonely cry in boundless vacancy. К одинокому крику в пустоте безграничной.
All the deep cosmic murmur falling still, Все глубокое жужжание космоса стихает,
He lives in the hush before the world was born, Он живет в тишине, что была до рождения мира,
His soul left naked to the timeless One. Его душа обнаженной осталась перед вечным Одним.
Far from compulsion of created things Удаленные от принуждения сотворенных вещей
Thought and its shadowy idols disappear, Мысль и ее тенистые идолы исчезли,
The moulds of form and person are undone: Матрицы персоны и формы разрушены:
The ineffable Wideness knows him for its own. Несказанный Свидетель знает его за своего собственного.
A lone forerunner of the Godward earth, Одинокий предвестник идущей к Богу земли,
Among the symbols of yet unshaped things Среди символов вещей, еще не сформированных,
Watched by closed eyes, mute faces of the Unborn, Наблюдых глазами закрытыми, Нерожденного безмолвными лицами,
He journeys to meet the Incommunicable, Он путешествует, чтобы встретить Несообщающегося,
Hearing the echo of his single steps Слыша эхо своих одиноких шагов
In the eternal courts of Solitude. На вечных площадках Одиночества.
A nameless Marvel fills the motionless hours. Безымянное Чудо наполняет часы неподвижные.
His spirit mingles with eternity's heart Его дух с сердцем вечности смешивается
And bears the silence of the Infinite. И несет тишину Бесконечности.
In a divine retreat from mortal thought, В божественном отступлении из смертной мысли,
In a prodigious gesture of soul-sight, В удивительном жесте взора души
His being towered into pathless heights, Его существо поднялось в высоты нехоженые,
Naked of its vesture of humanity. Обнаженное от одеяния своего человеческого.
As thus it rose, to meet him bare and pure Когда оно поднялось, навстречу ему нагое и чистое
A strong Descent leaped down. A Might, a Flame, Сильное Нисхождение прыгнуло вниз. Могущество, Пламя,
A Beauty half-visible with deathless eyes, Красота полувидимая с глазами бессмертными,
A violent Ecstasy, a Sweetness dire, Бурный Экстаз, Сладость ужасная
Enveloped him with its stupendous limbs Обхватили его своими огромными членами
And penetrated nerve and heart and brain И пропитали нерв, сердце и мозг,
That thrilled and fainted with the epiphany: Что трепетали и падали в обморок в этом крещении:
His nature shuddered in the Unknown's grasp. Его природа содрогалась в Неизвестного хватке.
In a moment shorter than death, longer than Time, В мгновение, короче, чем смерть, длиннее, чем Время,
By a Power more ruthless than Love, happier than Heaven, Силой, более безжалостной, чем Любовь, более счастливой, чем Небо,
Taken sovereignly into eternal arms, Захваченная суверенно в вечные руки,
Haled and coerced by a stark absolute bliss, Влекомая и принуждаемая полным абсолютным блаженством,
In a whirlwind circuit of delight and force В смерче восторга и силы
Hurried into unimaginable depths, Уносимая в глубины непредставимые,
Upborne into immeasurable heights, Поднимаемая в неизмеримые выси,
It was torn out from its mortality Она была оторвана от своей смертности
And underwent a new and bourneless change. И новой безграничной перемене подвергнута.
An Omniscient knowing without sight or thought, Всеведающий, знающий без взгляда и мысли,
An indecipherable Omnipotence, Нерасшифруемое Всемогущество,
A mystic Form that could contain the worlds, Мистическая Форма, что вмещать может миры,
Yet make one human breast its passionate shrine, Одну человеческую грудь, однако, сделала своей страстной часовней,
Drew him out of his seeking loneliness Вытащила его из его одиночества ищущего
Into the magnitudes of God's embrace. В шири объятия Бога.
As when a timeless Eye annuls the hours Как когда безвременный Глаз часы аннулирует,
Abolishing the agent and the act, Отменяя акт и посредника,
So now his spirit shone out wide, blank, pure: Так сейчас его дух просиял широкий, пустой, чистый:
His wakened mind became an empty slate Его пробудившийся ум стал пустою доской,
On which the Universal and Sole could write. На которой писать мог Универсальный и Единственный.
All that represses our fallen consciousness Все, что гнетет наше сознание падшее,
Was taken from him like a forgotten load: Было снято с него как забытое бремя:
A fire that seemed the body of a god Огонь, что телом бога казался,
Consumed the limiting figures of the past Поглотил ограниченные фигуры прошлого
And made large room for a new self to live. И оставил обширную комнату, где жить могла бы новая самость.
Eternity's contact broke the moulds of sense. Контакт Вечности шаблоны чувства разрушил.
A greater Force than the earthly held his limbs, Его членами Сила более великая, чем земная, владела,
Huge workings bared his undiscovered sheaths, Огромные работы обнажили его необнаруженные еще оболочки,
Strange energies wrought and screened tremendous hands Трудились энергии странные и завуалированные огромные руки
Unwound the triple cord of mind and freed Распустили тройной шнур ума, освободили
The heavenly wideness of a Godhead's gaze. Небесную ширь взгляда Бога.
As through a dress the wearer's shape is seen, Как сквозь одеяние видна форма владельца,
There reached through forms to the hidden absolute Там достигали через формы абсолюта сокрытого
A cosmic feeling and transcendent sight. Космическое чувство и трансцендентальное зрение.
Increased and heightened were the instruments. Инструменты усилены и возвышены были.
Illusion lost her aggrandising lens; Иллюзия свою увеличительную линзу утратила;
As from her failing hand the measures fell, Когда из ее слабеющих рук выпали мерки,
Atomic looked the things that loomed so large. Микроскопическими стали выглядеть вещи, что рисовались огромными.
The little ego's ring could join no more; Маленького эго обруч соединять больше не мог;
In the enormous spaces of the self В огромных пространствах себя
The body now seemed only a wandering shell, Тело сейчас казалось лишь скорлупою скитающейся,
His mind the many-frescoed outer court Его ум - украшенным многими фресками наружным двором
Of an imperishable Inhabitant: Вечного Жителя:
His spirit breathed a superhuman air. Его дух дышал сверхчеловеческим воздухом.
The imprisoned deity rent its magic fence. Заточенное божество разломало свою магическую изгородь.
As with a sound of thunder and of seas, Словно со звуком грома и моря
Vast barriers crashed around the huge escape. Огромные препятствия рухнули вокруг пролома огромного.
Immutably coeval with the world, Неизменный спутник и сверстник мира,
Circle and end of every hope and toil Круг и конец всех надежд и трудов,
Inexorably drawn round thought and act, Непреклонно очерчиваемый вокруг мысли и действия,
The fixed immovable peripheries Фиксированная неизменно окружность
Effaced themselves beneath the Incarnate's tread. Под шагами Инкарнации стерлась.
The dire velamen and the bottomless crypt Страшный покров и бездонный склеп
Between which life and thought for ever move, Между которыми жизнь и мысль вечно движутся,
Forbidden still to cross the dim dread bounds, Еще закрытые неясные границы ужасные,
The guardian darknesses mute and formidable, Охраняющие мраки, немые и грозные,
Empowered to circumscribe the wingless spirit Уполномоченные бескрылый дух ограничивать
In the boundaries of Mind and Ignorance, В пределах Ума и Неведения,
Protecting no more a dual eternity Не защищали дуальной вечности больше,
Vanished rescinding their enormous role: Исчезли, свою огромную роль аннулируя:
Once figure of creation's vain ellipse, Когда-то фигура тщетного круга творения,
The expanding zero lost its giant curve. Расширяющееся зеро утратило свой гигантский изгиб.
The old adamantine vetoes stood no more: Больше не стояли старые несокрушимые вето:
Overpowered were earth and Nature's obsolete rule; Побеждены были земля и Природы устаревшее правило;
The python coils of the restricting Law Ограничивающего Закона кольца питоньи
Could not restrain the swift arisen God: Не могли удержать поднявшегося быстрого Бога:
Abolished were the scripts of destiny. Отменены были скрижали судьбы.
There was no small death-hunted creature more, Там не было больше создания маленького, за которым охотится смерть,
No fragile form of being to preserve Существа формы хрупкой, чтобы беречь
From an all-swallowing Immensity. От всепоглощающей Необъятности.
The great hammer-beats of a pent-up world-heart Великие, подобные молоту удары мирового заточенного сердца
Burst open the narrow dams that keep us safe Сокрушили узкие плотины, что нас хранят в безопасности
Against the forces of the universe. В окружении сил вселенной.
The soul and cosmos faced as equal powers. Душа и космос встретились как равные силы.
A boundless being in a measureless Time Безграничное существо в неизмеримом Времени
Invaded Nature with the infinite; Бесконечностью наводнило Природу;
He saw unpathed, unwalled, his titan scope. Он видел свои не огражденные титанические просторы нехоженые.
All was uncovered to his sealless eye. Все обнажилось перед его глазом, от печати свободном.
A secret Nature stripped of her defence, Потайная Природа, от своих доспехов свободная,
Once in a dreaded half-light formidable, Когда-то в полусвете устрашающем грозная,
Overtaken in her mighty privacy Застигнутая в своем могучем уединении тайном,
Lay bare to the burning splendour of his will. Лежала перед обжигающим великолепием его воли нагая.
In shadowy chambers lit by a strange sun В сумрачных комнатах, освещенных солнцем странным
And opening hardly to hid mystic keys И с трудом открывающихся с помощью мистических сокрытых ключей,
Her perilous arcanes and hooded Powers Ее секреты опасные и скрытые капюшонами Силы
Confessed the advent of a mastering Mind Признали приход руководящего Разума
And bore the compulsion of a...
Продолжение на следующей странцие...
