улыбку небес,
A swift life-impulse stinted not nor stopped: Быстрый жизненный импульс не ограничивался и не останавливался:
It knew not how to tire; happy were its tears. Он не знал, что такое усталость: его слезы были счастливы.
There work was play and play the only work, Там работа была игрой, а игра - работой единственной,
The tasks of heaven a game of godlike might: Задачи небес - богоподобной мощи забавой:
A celestial bacchanal for ever pure, Небесная вакханалия, чистая вечно,
Unstayed by faintness as in mortal frames Не останавливаемая слабостью, как в смертных каркасах,
Life was an eternity of rapture's moods: Жизнь была вечностью настроений восторга:
Age never came, care never lined the face. Не приходила никогда старость и лицо не омрачала забота.
Imposing on the safety of the stars На безопасность звезд простирая
A race and laughter of immortal strengths, Гонку и смех смертных сил,
The nude god-children in their play-fields ran Голые боги-дети на своих полях для игр бегали,
Smiting the winds with splendour and with speed; Ударяя ветра великолепием и скоростью;
Of storm and sun they made companions, Компаньонов они делали из шторма и солнца,
Sported with the white mane of tossing seas, Вздымающихся морей белой гривой играли,
Slew distance trampled to death under their wheels Убивали дали, до-смерти затоптанные, под своими колесами
And wrestled in the arenas of their force. И состязались на аренах их силы.
Imperious in their radiance like the suns Как солнца в своем сиянии властные,
They kindled heaven with the glory of their limbs Они зажигали небеса славой их членов,
Flung like a divine largess to the world. Бросаемой как щедрый дар миру божественный.
A spell to force the heart to stark delight, Чары, заставляющие сердце застыть от восторга,
They carried the pride and mastery of their charm Они несли своего очарования гордость и власть,
As if Life's banner on the roads of Space. Как знамя Жизни на дорогах Пространства.
Ideas were luminous comrades of the soul; Идеи светлыми товарищами были души;
Mind played with speech, cast javelins of thought, Разум играл речью, бросал копья мысли,
But needed not these instruments' toil to know; Но не нуждался в этих инструментов труде, чтобы знать;
Knowledge was Nature's pastime like the rest. Знание было приятным времяпрепровождением Природы, как отдых.
Investitured with the fresh heart's bright ray, Облаченный в свежий яркий луч сердца,
An early God-instinct's child inheritors, Раннего Богоинстинкта дети-наследники,
Tenants of the perpetuity of Time Арендаторы вечности Времени,
Still thrilling with the first creation's bliss, Но уже трепещущие с блаженством творения первого,
They steeped existence in their youth of soul. Они погружали существование в свою юность души.
An exquisite and vehement tyranny, Утонченная и неистовая тирания,
The strong compulsion of their will to joy Энергичное принуждение их воли к радости
Poured smiling streams of happiness through the world. Лило улыбающиеся потоки счастья сквозь мир.
There reigned a breath of high immune content, Там царило дыхание незатрагиваемого довольства высокого,
A fortunate gait of days in tranquil air, Счастливый марш дней в спокойном воздухе,
A flood of universal love and peace. Универсальной любви половодье и мира.
A sovereignty of tireless sweetness lived Суверенитет неутомимой сладости жил,
Like a song of pleasure on the lips of Time. Как песнь удовольствия на устах Времени.
A large spontaneous order freed the will, Обширный спонтанный порядок освобождал волю,
A sun-frank winging of the soul to bliss, Души солнечно-искренний полет крылатый к блаженству,
The breadth and greatness of the unfettered act Ширина и величие не закованного в кандалы действия
And the swift fire-heart's golden liberty. И огненного быстрого сердца золотая свобода.
There was no falsehood of soul-severance, Там не было лжи разобщения душ,
There came no crookedness of thought or word Там не было искривленности мысли иль слова,
To rob creation of its native truth; Что украла б у творения его прирожденную истину;
All was sincerity and natural force. Все было искренностью и естественной силой.
There freedom was sole rule and highest law. Там свобода была единственным правилом и высшим законом.
In a happy series climbed or plunged these worlds: В счастливом ряду восходили или спускались эти миры:
In realms of curious beauty and surprise, В царствах странной красоты и сюрприза,
In fields of grandeur and of titan power, В полях грандиозности и титанической силы,
Life played at ease with her immense desires. Жизнь играла легко с ее желаниями огромными.
A thousand Edens she could build nor pause; Тысячи Эдемов она могла без передышки построить;
No bound was set to her greatness and to her grace Никаких оков не было для ее величия и для ее грации
And to her heavenly variety. И для ее небесного разнообразия.
Awake with a cry and stir of numberless souls, Пробудившаяся с криком и движением бесчисленных душ,
Arisen from the breast of some deep Infinite, Поднявшаяся из груди Бесконечности какой-то глубокой,
Smiling like a new-born child at love and hope, Улыбающаяся, как новорожденное дитя в любви и надежде,
In her nature housing the Immortal's power, В своей природе поселяющая силу Бессмертного,
In her bosom bearing the eternal Will, В своей груди несущая вечную Волю,
No guide she needed but her luminous heart: Ни в каком гиде она не нуждалась, кроме своего светлого сердца:
No fall debased the godhead of her steps, Божественность ее шагов никакое падение не портило,
No alien Night had come to blind her eyes. Никакая чуждая Ночь не могла прийти ее глаза ослепить.
There was no use for grudging ring or fence; Там было не нужно не дозволяющее кольцо изгороди;
Each act was a perfection and a joy. Каждый акт был совершенством и радостью.
Abandoned to her rapid fancy's moods Оставленная на настроения своей быстрой фантазии
And the rich coloured riot of her mind, И богатый многоцветный бунт своего разума,
Initiate of divine and mighty dreams, Посвященная в божественные и могучие грезы,
Magician builder of unnumbered forms Могучая строительница бесчисленных форм,
Exploring the measures of the rhythms of God, Размеры ритмов Бога исследующая,
At will she wove her wizard wonder-dance, По своей воле она ткала свой чудо-танец волшебный,
A Dionysian goddess of delight, Дионисская Богиня восторга,
A Bacchant of creative ecstasy. Созидательного экстаза Вакханка.
This world of bliss he saw and felt its call, Этот мир блаженства он видел и зов его чувствовал,
But found no way to enter into its joy; Но не находил пути, чтоб вступить в его радость;
Across the conscious gulf there was no bridge. Через сознательную бездну там моста не было.
A darker air encircled still his soul Более темный воздух все еще окружал его душу,
Tied to an image of unquiet life. К образу беспокойной жизни привязанную.
In spite of yearning mind and longing sense, Вопреки стремящемуся разуму и чувству томящемуся,
To a sad Thought by grey experience formed Унылой Мысли, сформированной опытом серым,
And a vision dimmed by care and sorrow and sleep И зрению, которое от заботы, печали и сна становится тусклым,
All this seemed only a bright desirable dream Все это казалось лишь яркою желанною грезой,
Conceived in a longing distance by the heart В тоскующей дали представленной сердцем
Of one who walks in the shadow of earth-pain. Того, кто идет в тени земного страдания.
Although he once had felt the Eternal's clasp, Хотя он однажды ощутил объятия Вечного,
Too near to suffering worlds his nature lived, Слишком близко к страдающим мирам его природа жила,
And where he stood were entrances of Night. И там, где стоял он, начинались владения Ночи.
Hardly, too close beset by the world's care, С трудом, чересчур тесно окруженная заботою мира
Can the dense mould in which we have been made Может густая форма, в которой мы были отлиты,
Return sheer joy to joy, pure light to light. Возвращать чистую радость радости, свет - свету.
For its tormented will to think and live Ибо ее мучимое желание думать и жить
First to a mingled pain and pleasure woke Сперва к смешанным боли и удовольствию пробуждается,
And still it keeps the habit of its birth: Но еще она хранит своего рождения привычку:
A dire duality is our way to be. Дуальность ужасная - наш способ быть.
In the crude beginnings of this mortal world В незрелых началах этого смертного мира
Life was not nor mind's play nor heart's desire. Ни жизни не было, ни игры разума, ни желания сердца.
When earth was built in the unconscious Void Когда земля была построена в Пустоте бессознательной
And nothing was save a material scene, И ничего кроме материальной сцены не было,
Identified with sea and sky and stone Идентифицированные с морем, небом и камнем
Her young gods yearned for the release of souls Ее юные боги стремились высвободить души,
Asleep in objects, vague, inanimate. Спящие в объектах, безжизненные, смутные.
In that desolate grandeur, in that beauty bare, В той грандиозности необитаемой, в той красоте голой,
In the deaf stillness, mid the unheeded sounds, В полном безмолвии, среди никем не слышимых звуков,
Heavy was the uncommunicated load Тяжелым было бремя не переданное
Of Godhead in a world that had no needs; Богини в мире, что не имел нужд;
For none was there to feel or to receive. Ибо никого не было там, чтобы получать или чувствовать.
This solid mass which brooked no throb of sense Эта масса сплошная, которая не выносила биения чувства,
Could not contain their vast creative urge: Не могла вмещать их обширный созидательный импульс:
Immersed no more in Matter's harmony, В гармонию Материи не погруженный более
The Spirit lost its statuesque repose. Дух утратил свой сон статуи застывшей.
In the uncaring trance it groped for sight, В безразличном трансе он искал ощупью зрение,
Passioned for the movements of a conscious heart, Ощущал страсть к движениям сердца сознательного,
Famishing for speech and thought and joy and love, Жаждал радости, речи, мысли, любви,
In the dumb insensitive wheeling day and night В немых бесчувственных кружащих дне и ночи
Hungered for the beat of yearning and response. Томился по удару стремления и отклика.
The poised inconscience shaken with a touch, Уравновешенное несознание сотряслось прикасанием,
The intuitive Silence trembling with a name, Интуитивная Тишина, дрожащая именем,
They cried to Life to invade the senseless mould Они кричали Жизни, зовя ее вторгнуться в оболочку бесчувственную
And in brute forms awake divinity. И пробудить в грубых формах божественность.
A voice was heard on the mute rolling globe, Голос был слышен на немом земном шаре кружащемся,
A murmur moaned in the unlistening Void. Бормотание в Пустоте неслушающей жаловалось.
A being seemed to breathe where once was none: Существо, казалось, дышит там, где когда-то никого не было:
Something pent up in dead insentient depths, Что-то, заточенное в мертвых глубинах бесчувственных,
Denied conscious existence, lost to joy, Чему в сознательном существовании отказано, потерянное для радости,
Turned as if one asleep since dateless time. Повернулось, словно спящий со времен незапамятных.
Aware of its own buried reality, Свою собственную похороненную реальность осознающее,
Remembering its forgotten self and right, Вспоминающее свою забытую самость и право,
It yearned to know, to aspire, to enjoy, to live. Оно тянулось знать, стремиться, наслаждаться, жить.
Life heard the call and left her native light. Жизнь слышала зов и оставила свой родной свет.
Overflowing from her bright magnificent plane Изливаясь из своего яркого плана величественного
On the rigid coil and sprawl of mortal Space, На жесткое кольцо и неуклюжую позу смертного Пространства,
Here too the gracious great-winged Angel poured Здесь тоже милосердный великокрылый Ангел лил
Her splendour and her swiftness and her bliss, Свое вели...
Продолжение на следующей странцие...
