колепие, свою быстроту и блаженство,
Hoping to fill a fair new world with joy. Надеясь заполнить прекрасный новый мир радостью.
As comes a goddess to a mortal's breast Как к груди смертного приходит богиня
And fills his days with her celestial clasp, И его дни наполняет своим небесным объятием,
She stooped to make her home in transient shapes; Она спустилась, чтобы сделать в преходящих формах свой дом;
In Matter's womb she cast the Immortal's fire, В лоно Материи она бросила пламя Бессмертного,
In the unfeeling Vast woke thought and hope, В нечувствующей Пустоте разбудила мысль и надежду,
Smote with her charm and beauty flesh and nerve Своим очарованием и своей красотой ударила плоть и нерв
And forced delight on earth's insensible frame. И навязала восторг бессознательному каркасу земли.
Alive and clad with trees and herbs and flowers Живое и одетое деревьями, цветами и травами
Earth's great brown body smiled towards the skies, Земли коричневое великое тело небесам улыбалось,
Azure replied to azure in the sea's laugh; В смехе моря лазурь отвечала лазури;
New sentient creatures filled the unseen depths, Новые создания чувствующие невидимые глубины заполнили,
Life's glory and swiftness ran in the beauty of beasts, Жизни слава и быстрота текла в красоте зверей,
Man dared and thought and met with his soul the world. Человек смел, думал и встречал своей душой мир.
But while the magic breath was on its way, Но когда магическое дыхание было в пути,
Before her gifts could reach our prisoned hearts, До того, как ее дары смогли достичь наших сердец заточенных,
A dark ambiguous Presence questioned all. Темное неясное Присутствие все подвергло сомнению.
The secret Will that robes itself with Night Тайная Воля, что на себя Ночь надевает
And offers to spirit the ordeal of the flesh, И предлагает духу тяжелое испытание плоти,
Imposed a mystic mask of death and pain. Навязала мистическую маску смерти и боли.
Interned now in the slow and suffering years В медленных и страдающих годах сейчас ограниченный
Sojourns the winged and wonderful wayfarer Проживает чудесный странник крылатый
And can no more recall her happier state, И больше не может ее более счастливое состояние вернуть,
But must obey the inert Inconscient's law, Но должен инертного Несознания повиноваться закону,
Insensible foundation of a world Бесчувственного фундамента мира,
In which blind limits are on beauty laid В котором на красоту слепые границы возложены
And sorrow and joy as struggling comrades live. И горе и радость живут как товарищи борющиеся.
A dim and dreadful muteness fell on her: Смутная и страшная немота легла на нее:
Abolished was her subtle mighty spirit Ее тонкий могучий дух был отменен
And slain her boon of child-god happiness, И убито ее благо счастья бога-ребенка,
And all her glory into littleness turned И вся ее слава превращена в малость,
And all her sweetness into a maimed desire. И вся ее сладость - в желание увечное.
To feed death with her works is here life's doom. Вскармливать смерть своими работами - здесь удел жизни.
So veiled was her immortality that she seemed, Так завуалировано ее бессмертие было, что казалась она
Inflicting consciousness on unconscious things, Навязывающим сознание вещам несознательным
An episode in an eternal death, Эпизодом в вечной смерти,
A myth of being that must for ever cease. Мифом бытия, что должно всегда прекращаться.
Such was the evil mystery of her change. Такова была злая мистерия ее перемены.
End of Canto Three Конец песни третьей
Canto IV Песнь четвертая
THE KINGDOMS OF THE LITTLE LIFE Царства маленькой Жизни
A quivering trepidant uncertain world Трепещущий тревожный неуверенный мир,
Born from that dolorous meeting and eclipse Рожденный от печальной встречи и от затмения,
Appeared in the emptiness where her feet had trod, Появился в пустоте, где ее ноги ступали,
A quick obscurity, a seeking stir. Быстрая темнота, шевеление ищущее.
There was a writhing of half-conscious force Там были корчи полусознательной силы,
Hardly awakened from the Inconscient's sleep, С трудом пробужденной от сна Несознания,
Tied to an instinct-driven Ignorance, Привязанной к управляемому инстинктом Неведению,
To find itself and find its hold on things. Чтобы найти себя и свою власть над вещами.
Inheritor of poverty and loss, Наследница нужды и утраты,
Assailed by memories that fled when seized, Язвимая воспоминаниями, что убегают, когда они схвачены,
Haunted by a forgotten uplifting hope, Посещаемая поднимающейся забытой надеждой,
It strove with a blindness as of groping hands Она стремился в своей слепоте, как у рук ищущих,
To fill the aching and disastrous gap Заполнить болящую и гибельную брешь
Between earth-pain and the bliss from which Life fell. Между земным страданием и тем блаженством, из которого пала Жизнь.
A world that ever seeks for something missed, Мир, который всегда ищет что-то упущенное,
Hunts for the joy that earth has failed to keep. На радость охотиться, которой земля сохранить не сумела.
Too near to our gates its unappeased unrest Слишком близко к нашим вратам неугомонное его беспокойство,
For peace to live on the inert solid globe: Чтобы мир жил на земном шаре, инертном и твердом:
It has joined its hunger to the hunger of earth, Свой голод к голоду земли он добавил,
It has given the law of craving to our lives, Он закон жажды дал нашим жизням,
It has made our spirit's need a fathomless gulf. Он сделал нужду нашего духа бездонною бездной.
An Influence entered mortal night and day, В смертные дни и ночи вступило Влияние,
A shadow overcast the time-born race; Тень легла на рожденную временем расу;
In the troubled stream where leaps a blind heart-pulse В беспокойном потоке, где прыгает пульс слепой сердца
And the nerve-beat of feeling wakes in sense И нервов удар ощущения просыпается в чувстве,
Dividing Matter's sleep from conscious Mind, Отделяющем сон Материи от сознающего Разума,
There strayed a call that knew not why it came. Блуждал зов, что не знал, почему он пришел.
A Power beyond earth's scope has touched the earth; Превышающая земной уровень Сила коснулась земли;
The repose that might have been can be no more; Покоя, что мог быть, больше быть не могло;
A formless yearning passions in man's heart, Бесформенное стремление тянется страстно в человеческом сердце,
A cry is in his blood for happier things: Крик есть в его крови к более счастливым вещам:
Else could he roam on a free sunlit soil Но при этом он мог странствовать по свободной солнцем залитой почве
With the childlike pain-forgetting mind of beasts С разумом детским зверей, боль забывающим,
Or live happy, unmoved, like flowers and trees. Или жить счастливо, равнодушно, как цветы и деревья.
The Might that came upon the earth to bless, Мощь, что пришла на землю благословить,
Has stayed on earth to suffer and aspire. Осталась на земле страдать и стремиться.
The infant laugh that rang through time is hushed: Младенческий смех, что звенел сквозь время, стих:
Man's natural joy of life is overcast Человека естественная радость жизни затянута тучами,
And sorrow is his nurse of destiny. И горе - его удела кормилица.
The animal's thoughtless joy is left behind, Позади осталась бездумная радость животного,
Care and reflection burden his daily walk; Забота и раздумья обременили его шаг повседневный;
He has risen to greatness and to discontent, Он поднялся к величию и неудовлетворенности,
He is awake to the Invisible. Он проснулся к Незримому.
Insatiate seeker, he has all to learn: Ненасытный искатель, он должен все изучить:
He has exhausted now life's surface acts, Он исчерпал сейчас поверхностные действия жизни,
His being's hidden realms remain to explore. Его существа скрытые царства осталось исследовать.
He becomes a mind, he becomes a spirit and self; Он становится разумом, он становится собою и духом;
In his fragile tenement he grows Nature's lord. В своем хрупком пристанище он становится господином Природы.
In him Matter wakes from its long obscure trance, В нем Материя просыпается из своего долгого смутного транса,
In him earth feels the Godhead drawing near. В нем земля чувствует Божество, подходящее ближе.
An eyeless Power that sees no more its aim, Слепая Сила, что своей цели больше не видит,
A restless hungry energy of Will, Неугомонная голодная энергия Воли,
Life cast her seed in the body's indolent mould; Жизнь бросает свое семя в праздную матрицу тела;
It woke from happy torpor a blind Force Она будит от счастливого ступора Силу слепую,
Compelling it to sense and seek and feel. Принуждая ее понимать, искать, чувствовать.
In the enormous labour of the Void В огромном труде Пустоты,
Perturbing with her dreams the vast routine Беспокоя своими грезами рутину обширную
And dead roll of a slumbering universe И кружение мертвое спящей вселенной,
The mighty prisoner struggled for release. Могучая пленница за освобождение билась.
Alive with her yearning woke the inert cell, Живые ее стремлением проснулись инертные клетки,
In the heart she kindled a fire of passion and need, В сердце она огонь страсти и нужды возожгла,
Amid the deep calm of inanimate things Среди глубокого покоя неодушевленных вещей
Arose her great voice of toil and prayer and strife. Поднялся ее великий голос труда, борьбы и молитвы.
A groping consciousness in a voiceless world, Сознание, на ощупь идущее в мире безгласном,
A guideless sense was given her for her road; Лишенное проводника чувство как ее дорога ей было дано;
Thought was withheld and nothing now she knew, Была удержана мысль, и ничего она не знала сейчас,
But all the unknown was hers to feel and clasp. Лишь все неизвестное было ее, чтоб улавливать и чувствовать.
Obeying the push of unborn things towards birth Повинуясь импульсу нерожденных вещей к рождению,
Out of her seal of insentient life she broke: Из-за своей печати бесчувственной жизни пробилась она:
In her substance of unthinking mute soul-strength В своей субстанции неразмышляющей молчаливой душевной силы,
That cannot utter what its depths divine, Что не могла провозгласить то, что ее глубины угадывали,
Awoke a blind necessity to know. Проснулась слепая нужда знать.
The chain that bound her she made her instrument; Цепь, что ее связывала, она сделала своим инструментом;
Instinct was hers, the chrysalis of Truth, Инстинкт был ее, куколка Истины,
And effort and growth and striving nescience. И усилие, рост и неведение борющееся.
Inflicting on the body desire and hope, Надежду и желание налагая на тело,
Imposing on inconscience consciousness, Несознанию сознание навязывая,
She brought into Matter's dull tenacity Она принесла в тупое упорство Материи
Her anguished claim to her lost sovereign right, Свое страждущее требование на свое утерянное суверенное право,
Her tireless search, her vexed uneasy heart, Свои неутомимые поиски, свое неудовлетворенное стесненное сердце,
Her wandering unsure steps, her cry for change. Свои блуждающие шаги неуверенные, свой крик об изменении.
Adorer of a joy without a name, Обожатель радости без имени,
In her obscure cathedral of delight В своем неясном кафедральном соборе восторга
To dim dwarf gods she offers secret rites. Карликовым смутным богам она предложила обряды секретные.
But vain unending is the sacrifice, Но тщетна бесконечная жертва,
The priest an ignorant mage who only makes Жрец - невежественный маг, который лишь совершает
Futile mutations in the altar's plan Перемены в схеме алтаря бесполезные
And casts blind hopes into a powerless flame. И бросает слепые надежды в бессильное пламя.
A burden of transient gains weighs down her steps Бремя достижений минутных обременяет ее шаги своим грузом
And hardly under that load can she advance; И с трудом под той ношей может она продвигаться;
But the hours cry to her, she travels on Но часы ей кричат, она продолжает свой путь,
Passing from thought to thought, from want to want; Проходя от мысли к мы...
Продолжение на следующей странцие...
