and misleading suns, В падших ангелов и солнца сбивающие,
Became themselves a danger and a charm, Стали опасностью и чарами сами,
A perverse sweetness, heaven-born malefice: Порочной сладостью, небеснорожденным злым колдовством;
Its power could deform divinest things. Его сила могла деформировать вещи божественнейшие.
A wind of sorrow breathed upon the world; Разум скорби дышит на мир;
All thought with falsehood was besieged, all act Всякая мысль осаждена была ложью, всякое действие
Stamped with defect or with frustration's sign, Несло штамп дефекта или крушения знак,
All high attempt with failure or vain success, Любая попытка высокая - падением или пустою удачей,
But none could know the reason of his fall. Но никто не мог знать своего падения причины.
The grey Mask whispered and, though no sound was heard, Серая Маска шептала, и хотя ни звука не было слышно,
Yet in the ignorant heart a seed was sown Однако в невежественное сердце зерно было брошено,
That bore black fruit of suffering, death and bale. Что несет черный плод страдания, смерти и бедствия.
Out of the chill steppes of a bleak Unseen Из холодных степей Незримого голого
Invisible, wearing the Night's grey mask, Невидимые, носящие Ночи серую маску,
Arrived the shadowy dreadful messengers, Появлялись тенистые посланцы ужасные,
Invaders from a dangerous world of power, Оккупанты из мира силы опасного,
Ambassadors of evil's absolute. Послы абсолюта зла.
In silence the inaudible voices spoke, В тишине недоступные слуху голоса говорили,
Hands that none saw planted the fatal grain, Руки, которые не видит никто, зерно бросали фатальное,
No form was seen, yet a dire work was done, Не видна ни одна форма, однако была сделана работа ужасная,
An iron decree in crooked uncials written Железный декрет, искривленным шрифтом унциальным записанный,
Imposed a law of sin and adverse fate. Навязывал закон греха и враждебной судьбы.
Life looked at him with changed and sombre eyes: Жизнь на него изменившимися и мрачными глазами глядела:
Her beauty he saw and the yearning heart in things Ее красоту он видел и в существах сердце томящееся,
That with a little happiness is content, Что маленьким счастьем довольно,
Answering to a small ray of truth or love; Маленькому лучику истины и любви отвечающее;
He saw her gold sunlight and her far blue sky, Он видел ее солнечный свет и небо ее голубое,
Her green of leaves and hue and scent of flowers Ее зелень листвы и оттенок и запах цветов,
And the charm of children and the love of friends И очарование детей и любовь друзей,
And the beauty of women and kindly hearts of men, И красоту женщин, и добрые сердца людей,
But saw too the dreadful Powers that drive her moods Но также видел ужасную Силу, что управляет ее настроениями,
And the anguish she has strewn upon her ways, И муку, которую она на своих путях рассыпает,
Fate waiting on the unseen steps of men Рок, шагов людей ждущий, незримый,
And her evil and sorrow and last gift of death. И ее злой, скорбный и последний дар смерти.
A breath of disillusion and decadence Дыхание разочарования и декаданса
Corrupting watched for Life's maturity Портящее поджидало зрелость Жизни
And made to rot the full grain of the soul: И полновесное зерно души гнить заставляло:
Progress became a purveyor of Death. Прогресс становился поставщиком Смерти.
A world that clung to the law of a slain Light Мир, что цепляется к закону убитого Света,
Cherished the putrid corpses of dead truths, Лелеял мертвых истин трупы протухшие,
Hailed twisted forms as things free, new and true, Приветствовал искривленные формы как вещи свободные, новые, верные,
Beauty from ugliness and evil drank Красоту пил из уродства и зла,
Feeling themselves guests at a banquet of the gods Себя гостями на банкете богов ощущающих,
And tasted corruption like a high-spiced food. И пробовал порченное как пищу, пикантно приправленную.
A darkness settled on the heavy air; Тьма, утвердившаяся в тяжелом воздухе;
It hunted the bright smile from Nature's lips Она за светлой улыбкой с уст Природы охотилась
And slew the native confidence in her heart И убивала прирожденную уверенность в ее сердце,
And put fear's crooked look into her eyes. И искривленный взгляд страха в ее глаза вкладывала.
The lust that warps the spirit's natural good Вожделение, что деформирует добро духа природное,
Replaced by a manufactured virtue and vice Подменило изготовленными добродетелью и пороком
The frank spontaneous impulse of the soul: Искренний спонтанный импульс души:
Afflicting Nature with the dual's lie, Поражая Природу ложью дуальности,
Their twin values whetted a forbidden zest, Их двойственные ценности запретный вкус разжигали,
Made evil a relief from spurious good, Делали зло освобождением от поддельного добра,
The ego battened on righteousness and sin Вскармливали эго на грехе и на праведности
And each became an instrument of Hell. И делали все инструментом Ада.
In rejected heaps by a monotonous road В куче отбросов у монотонной дороги
The old simple delights were left to lie Старые простые восторги лежать были оставлены
On the wasteland of life's descent to Night. На пустыре спуска жизни в Ночь.
All glory of life was dimmed, tarnished with doubt; Вся слава жизни потускнела, сомнением запятнанная;
All beauty ended in an aging face; Вся красота на стареющем лице кончилась;
All power was dubbed a tyranny cursed by God Всякая сила в Богом проклятую тиранию превращена,
And Truth a fiction needed by the mind: А Истина - в фикцию, разумом требуемую:
The chase of joy was now a tired hunt; Погоня за радостью была сейчас утомленной охотой;
All knowledge was left a questioning Ignorance. Всякое знание оставляло вопрошающее Неведение.
As from a womb obscure he saw emerge Он увидел поднимающиеся словно из темного лона
The body and visage of a dark Unseen Тело и лик Незримого темного,
Hidden behind the fair outsides of life. Скрытого позади красивых внешностей жизни.
Its dangerous commerce is our suffering's cause. Его опасная коммерция есть нашего страдания причина.
Its breath is a subtle poison in men's hearts; Его дыхание есть в сердцах людей тонкий яд;
All evil starts from that ambiguous face. Все зло стартует от этого неясного лика.
A peril haunted now the common air; Опасность сейчас посещала часто воздух обычный;
The world grew full of menacing Energies, Мир становился грозящими Энергиями полон,
And wherever turned for help or hope his eyes, И куда бы не поворачивал свои глаза он за помощью,
In field and house, in street and camp and mart В поле, в дом, на улицу, лагерь, на рынок,
He met the prowl and stealthy come and go Он встречал крадущиеся и тайные приходы и удаления
Of armed disquieting bodied Influences. Вооруженных тревожащих наделенных телом Влияний.
A march of goddess figures dark and nude Марш фигур богинь, обнаженных и темных,
Alarmed the air with grandiose unease; Грандиозным выходом беспокоящих воздух;
Appalling footsteps drew invisibly near, Пугающие шаги ступали незримые близко,
Shapes that were threats invaded the dream-light, Формы, что были угрозами, вторгались в мечту-свет,
And ominous beings passed him on the road Зловещие существа проходили мимо него по дороге,
Whose very gaze was a calamity: Чей даже взгляд был бедою:
A charm and sweetness sudden and formidable, Очарование и сладость, грозная и внезапная,
Faces that raised alluring lips and eyes Лица, что поднимались, соблазняя глаза и уста,
Approached him armed with beauty like a snare, Приближались к нему, вооруженные красотой как ловушкой,
But hid a fatal meaning in each line Но таящие фатальный смысл в каждой черте
And could in a moment dangerously change. И могущие в любой момент измениться опасно.
But he alone discerned that screened attack. Но он один различал ту атаку сокрытую.
A veil upon the inner vision lay, Вуаль лежала на том внутреннем видении,
A force was there that hid its dreadful steps; Сила была там, что свои ужасные прячет шаги;
All was belied, yet thought itself the truth; Все было оболгано, хотя сама мысль была истинной;
All were beset but knew not of the siege: Все было осаждено, но об осаде не знало:
For none could see the authors of their fall. Ибо никто не мог видеть своего падения авторов.
Aware of some dark wisdom still withheld Осознавая некую темную мудрость, еще утаиваемую,
That was the seal and warrant of this strength, Что была печатью и оправданием той силы,
He followed the track of dim tremendous steps Он следовал трактом смутных ужасных шагов,
Returning to the night from which they came. Возвращаясь в ночь, откуда пришли они.
A tract he reached unbuilt and owned by none: Тракта, не возводимым никем и которым никто не владел, достиг он:
There all could enter but none stay for long. Туда мог войти всякий, но никто не мог остаться надолго.
It was a no man's land of evil air, Это были злого воздуха ничейные земли,
A crowded neighbourhood without one home, Полное толп соседство без единого дома,
A borderland between the world and hell. Пограничные земли между миром и адом.
There unreality was Nature's lord: Там нереальность была господином Природы:
It was a space where nothing could be true, Это было пространство, где ничего не могло истинным быть,
For nothing was what it had claimed to be: Ибо ничто не было тем, чем оно претендовало быть:
A high appearance wrapped a specious void. Высокая видимость кутала пустоту правдоподобную.
Yet nothing would confess its own pretence Однако своего собственного притворства не признавало ничто
Even to itself in the ambiguous heart: Даже перед самим собою в сердце неясном:
A vast deception was the law of things; Обширный обман был законом вещей;
Only by that deception they could live. Только обманом они могли жить.
An unsubstantial Nihil guaranteed Несубстанциональное Ничто гарантировало
The falsehood of the forms this Nature took Фальшь форм, которые эта Природа взяла
And made them seem awhile to be and live. И заставила их на время существующими и живыми казаться.
A borrowed magic drew them from the Void; Заимствованная магия вытаскивала из Пустоты их;
They took a shape and stuff that was not theirs Они принимали форму и вещество, что были не их,
And showed a colour that they could not keep, И показывали цвет, что хранить не могли,
Mirrors to a phantasm of reality. Зеркала для фантома реальности.
Each rainbow brilliance was a splendid lie; Каждый радужный блеск был ложью блестящей;
A beauty unreal graced a glamour face. Красота нереальная украшала чарующий лик.
Nothing could be relied on to remain: Нигде в том, что что-то останется, нельзя было быть уверенным:
Joy nurtured tears and good an evil proved, Радость вскармливала слезы, а добро доказывало зло,
But never out of evil one plucked good: Но никогда из зла не получалось добро:
Love ended early in hate, delight killed with pain, Любовь рано заканчивалась в ненависти, восторг убивал болью,
Truth into falsity grew and death ruled life. Правда в ложь вырастала, и смерть правила жизнью.
A Power that laughed at the mischiefs of the world, Сила, что смеялась над бедами мира,
An irony that joined the world's contraries Ирония, что соединяла противоположности мира
And flung them into each other's arms to strive, И бросала их в руки друг друга бороться,
Put a sardonic rictus on God's face. Помещала сардонический рот на лицо Бога.
Aloof, its influence entered everywhere Чужая, ее влияние входило всюду
And left a cloven hoof-mark on the breast; И раздвоенный след копыта на груди оставляло;
A twisted heart and a strange sombre smile Искривленное сердце и странная мрачная улыбка
Mocked at the sinister comedy of life. Надсмехалась над зловещей комедией жизни.
Announcing the advent of a perilous Form Возвещающая опасной Формы прибытие
An ominous tread softened its dire footfall Зловещая поступь смягчала свой звук шагов страшный,
That none might understand or be on guard; Чтобы никто не может понять или ...
Продолжение на следующей странцие...
