lae. Наполнить мерцающей туманностью небеса мысли.
A bright Error fringed the mystery-altar's frieze; Яркое Заблуждение бахромой окаймляло грубую ткань алтаря-мистерии;
Darkness grew nurse to wisdom's occult sun, Тьма стала кормилицей мудрости оккультного солнца,
Myth suckled knowledge with her lustrous milk; Своим блестящим молоком миф вскармливал знание;
The infant passed from dim to radiant breasts. Младенец переходил от темных к лучистым грудям.
Thus worked the Power upon the growing world; Так работала Сила, на растущий мир действуя;
Its subtle craft withheld the full-orbed blaze, Ее тонкое мастерство воздерживалось от полного пламени,
Cherished the soul's childhood and on fictions fed Пестовало детство души и на выдумках вскармливало,
Far richer in their sweet and nectarous sap Гораздо более богатых в своем сладком нектарном соке,
Nourishing its immature divinity Его незрелую питая божественность,
Than the staple or dry straw of Reason's tilth, Чем основной корм или сухая солома пашни Резона,
Its heaped fodder of innumerable facts, Его нагроможденный фураж бесчисленных фактов,
Plebeian fare on which today we thrive. Плебейская пища, на которой мы сейчас процветаем.
Thus streamed down from the realm of early Light Так лились вниз из царства раннего Света
Ethereal thinkings into Matter's world; Эфирные мысли в Материи мир;
Its gold-horned herds trooped into earth's cave-heart. Его золоторогие стада собирались в земли сердце пещерном.
Its morning rays illume our twilight's eyes, Его утренние лучи освещали глаза наших сумерек,
Its young formations move the mind of earth Его юные формации подвигали разум земли
To labour and to dream and new-create, Трудиться и грезить, и создавать заново,
To feel beauty's touch and know the world and self: Чувствовать касание красоты и знать мир и себя:
The Golden Child began to think and see. Золотой Ребенок начал думать и видеть.
In those bright realms are Mind's first forward steps. В тех ярких царствах проходят шаги первые Разума.
Ignorant of all but eager to know all, Невежественный во всем, но все стремящийся знать,
Its curious slow enquiry there begins; Его любопытное медленное исследование там начинается;
Ever its searching grasps at shapes around, Всегда его поиск хватает формы вокруг,
Ever it hopes to find out greater things. Всегда он надеется обнаружить более великие вещи.
Ardent and golden-gleamed with sunrise fires, Пылкий и золотом огней зари пылающий,
Alert it lives upon invention's verge. Внимательный, он живет на краю выдумки.
Yet all it does is on an infant's scale, Однако все, что он делает, находится на младенческом уровне,
As if the cosmos were a nursery game, Словно космос является детской игрою,
Mind, life the playthings of a Titan's babe. Разум и жизнь - игрушками ребенка Титана.
As one it works who builds a mimic fort Он работал как тот, кто строит имитацию-крепость,
Miraculously stable for a while, Чудесно стабильную какое-то время,
Made of the sands upon a bank of Time Сделанную из песка на берегу Времени
Mid an occult eternity's shoreless sea. Среди безбрежного моря оккультной вечности.
A small keen instrument the great Puissance chose, Маленький острый инструмент великое Могущество выбрало,
An arduous pastime passionately pursues; Тяжелой игрой занималось страстно;
To teach the Ignorance is her difficult charge, Учить Неведение - ее задача нелегкая,
Her thought starts from an original nescient Void Ее мысль стартует из неведающей Пустоты изначальной,
And what she teaches she herself must learn И то, чему она учит, она сама должна выучить,
Arousing knowledge from its sleepy lair. Пробуждая знание из его сонного логова.
For knowledge comes not to us as a guest Ибо знание не приходит к нам словно гость,
Called into our chamber from the outer world; Призванный в наши комнаты из внешнего мира;
A friend and inmate of our secret self, Друг и житель нашей тайной самости,
It hid behind our minds and fell asleep Оно спрятано позади наших умов и лежит спящим,
And slowly wakes beneath the blows of life; И просыпается медленно под ударами жизни;
The mighty daemon lies unshaped within, Могучий демон лежит внутри несформированный,
To evoke, to give it form is Nature's task. Вызвать, придать ему форму есть Природы задача.
All was a chaos of the true and false, Все было истинного и фальшивого хаосом,
Mind sought amid deep mists of Nescience; Разум искал среди глубоких туманов Незнания;
It looked within itself but saw not God. Он смотрел внутрь себя, но Бога не видел.
A material interim diplomacy Материальная промежуточная дипломатия
Denied the Truth that transient truths might live Отрицала Истину, чтобы могли жить преходящие истины,
And hid the Deity in creed and guess И прятала Божество в догадке и кредо,
That the World-Ignorance might grow slowly wise. Чтобы Мировое Неведение могло расти медленно в мудрости.
This was the imbroglio made by sovereign Mind Это была путаница, созданная Разумом суверенным,
Looking from a gleam-ridge into the Night Глядящим в Ночь с блестящего гребня
In her first tamperings with Inconscience: В ее первых искажениях Несознанием:
Its alien dusk baffles her luminous eyes; Его чуждые сумерки ее светлые глаза заслоняли;
Her rapid hands must learn a cautious zeal; Ее быстрые руки должны научиться осторожному рвению;
Only a slow advance the earth can bear. Только медленное продвижение земля может вынести.
Yet was her strength unlike the unseeing earth's Однако была ее сила не похожа на силу незрячей земли,
Compelled to handle makeshift instruments Принужденной приспособленными инструментами действовать,
Invented by the life-force and the flesh. Изобретенными жизненной силой и плотью.
Earth all perceives through doubtful images, Земля через сомнительные образы все понимает,
All she conceives in hazardous jets of sight, Все, что она постигает в струях рискованных зрения,
Small lights kindled by touches of groping thought. Есть маленькие огоньки, касаниями нащупывающей мысли засвеченные.
Incapable of the soul's direct inlook На прямой внутренний взгляд души неспособная,
She sees by spasms and solders knowledge-scrap, Она видит спазмами и друг к другу припаивает кусочки знания,
Makes Truth the slave-girl of her indigence, Делает Истину рабою-девочкой своей бедности,
Expelling Nature's mystic unity Изгоняя Природы единство мистическое,
Cuts into quantum and mass the moving All; Режет на части и массу движущееся Все;
She takes for measuring-rod her ignorance. Свое неведение она берет за линейку.
In her own domain a pontiff and a seer, В своих собственных владениях пророк и первосвященник,
That greater Power with her half-risen sun Эта более великая Сила с ее полуподнявшимся солнцем
Wrought within limits but possessed her field; Работала внутри границ, но своим полем владела;
She knew by a privilege of thinking force Она знала благодаря привилегии мыслящей силы
And claimed an infant sovereignty of sight. И требовала младенческой суверенности зрения.
In her eyes however darkly fringed was lit В ее глазах, какой бы темной бахромой ни окаймленных, светился
The Archangel's gaze who knows inspired his acts Взгляд Архангела, который знает, вдохновенный, свои действия
And shapes a world in its far-seeing flame. И формирует мир в своем далеко видящем взгляде.
In her own realm she stumbles not nor fails, В своем собственном царстве она не запиналась, не падала,
But moves in boundaries of subtle power Но двигалась в тонкой силы границах,
Across which mind can step towards the sun. Через которые разум шагнуть может к солнцу.
A candidate for a higher suzerainty, Кандидат на сюзеренитет более высокий,
A passage she cut through from Night to Light, Проход она прорубала из Ночи к Свету
And searched for an ungrasped Omniscience. И непойманного искала Всеведения.
A dwarf three-bodied trinity was her serf. Карликовая трехтелая тройственность была ее самостью.
First, smallest of the three, but strong of limb, Первый - наименьший из трех, но сильный членами,
A low-brow with a square and heavy jowl, Низколобый, с квадратными и тяжелыми челюстями,
A pigmy Thought needing to live in bounds Пигмейская Мысль, нуждавшаяся в том, чтоб жить в границах,
For ever stooped to hammer fact and form. Вечно сутулящийся, чтобы ковать факт и форму.
Absorbed and cabined in external sight, Поглощенный и ютящийся во внешнем зрелище,
It takes its stand on Nature's solid base. Он берет своим пьедесталом надежную основу Природы.
A technician admirable, a thinker crude, Прекрасный техник, незрелый мыслитель,
A riveter of Life to habit's grooves, Клепальщик Жизни к колеям привычки,
Obedient to gross Matter's tyranny, Послушный грубой тирании Материи,
A prisoner of the moulds in which it works, Узник форм, в которых работает,
It binds itself by what itself creates. Он связывает себя тем, что сам создает.
A slave of a fixed mass of absolute rules, Раб абсолютных правил массы фиксированной,
It sees as Law the habits of the world, Как Закон он видит мира привычки,
It sees as Truth the habits of the mind. Он видит как Истину привычки ума.
In its realm of concrete images and events В своем царстве образов и событий конкретных
Turning in a worn circle of ideas Вращаясь по избитому кругу идей
And ever repeating old familiar acts, И все время повторяя старые знакомые действия,
It lives content with the common and the known. Он живет, довольный простым и известным.
It loves the old ground that was its dwelling-place: Он любит старую почву, что была его обитания местом:
Abhorring change as an audacious sin, Ненавидя изменение, как дерзкий грех,
Distrustful of each new discovery К каждому открытию недоверия полный,
Only it advances step by careful step Он продвигается лишь шаг за шагом внимательным
And fears as if a deadly abyss the unknown. И чувствует, как смертельную пучину, неведомое.
A prudent treasurer of its ignorance, Своего Неведения казначей бережливый,
It shrinks from adventure, blinks at glorious hope, Он отшатывается от авантюры, на великолепную надежду моргает,
Preferring a safe foothold upon things Предпочитая надежную опору на вещи
To the dangerous joy of wideness and of height. Опасной радости шири и выси.
The world's slow impressions on its labouring mind, Медленные впечатления мира на его трудящийся разум,
Tardy imprints almost indelible, Медлительные отпечатки, почти не стираемые,
Increase their value by their poverty; Увеличивают их ценность их бедностью;
The old sure memories are its capital stock: Старые надежные воспоминания - его главный запас:
Only what sense can grasp seems absolute: Только то, что схватить может чувство, ему абсолютным кажется:
External fact it figures as sole truth, Внешний факт он ставит как правду единственную,
Wisdom identifies with the earthward look, Мудрость отождествляет с приземленным взглядом,
And things long known and actions always done И вещи, давно известные, и всегда выполняемые действия
Are to its clinging hold a balustrade Для его хватки цепляющейся есть балюстрада
Of safety on the perilous stair of Time. Безопасности на опасных ступеньках Времени.
Heaven's trust to it are the established ancient ways, Небес доверие для него - установленные древние дороги,
Immutable laws man has no right to change, Бессмертные законы не имеет права изменить человек,
A sacred legacy from the great dead past Священное наследство от великого мертвого прошлого,
Or the one road that God has made for life, Или единственную дорогу, которую Бог сделал для жизни,
A firm shape of Nature never to be changed, Не будет прочная форма Природы изменена никогда,
Part of the huge routine of the universe. Часть огромной рутины вселенной.
A smile from the Preserver of the Worlds Улыбка Хранителя Миров
Sent down of old this guardian Mind to earth Слала издревле земле этот Ум охраняющий,
That all might stand in their fixed changeless type Чтобы все могло встать в своем неизменном фиксиров...
Продолжение на следующей странцие...
