анном типе
And from their secular posture never move. И никогда не покидать своей вечной позиции.
One sees it circling faithful to its task, Его видно кружащим, верным задаче своей,
Tireless in an assigned tradition's round; Неутомимым в предназначенной традиции круге:
In decayed and crumbling offices of Time В разлагающихся и крошащихся учреждениях Времени
It keeps close guard in front of custom's wall, Он продолжает нести охрану пред стенами обычая,
Or in an ancient Night's dim environs Или в древней Ночи окружении неясном
It dozes on a little courtyard's stones Он дремлет на камнях маленького дворика
And barks at every unfamiliar light И на каждый незнакомый свет рявкает,
As at a foe who would break up its home, Как на врага, что вломиться к нему может в дом,
A watch-dog of the spirit's sense-railed house Сторожевая собака дома духа, обнесенного чувствами,
Against intruders from the Invisible, Против самозванцев из Невидимого,
Nourished on scraps of life and Matter's bones Питающаяся объедками жизни и костями Материи
In its kennel of objective certitude. В своей конуре объективной уверенности.
And yet behind it stands a cosmic might: И, все же, за ним стоит космическая мощь:
A measured Greatness keeps its vaster plan, Отмеренное Величие хранит свой более великий план,
A fathomless sameness rhythms the tread of life; Бездонное тождество отмеряет ритм поступи жизни;
The stars' changeless orbits furrow inert Space, Звезд неизменные орбиты бороздят Пространство инертное,
A million species follow one mute Law. Миллионы видов следуют одному немому Закону.
A huge inertness is the world's defence, Огромная инертность есть оборона мира,
Even in change is treasured changelessness; Даже в изменении он хранит неизменность;
Into inertia revolution sinks, В инерции революции тонут,
In a new dress the old resumes its role; В новом платье старое возобновляет свою роль;
The Energy acts, the stable is its seal: Энергия действует, стабильность ее печатью является:
On Shiva's breast is stayed the enormous dance. На груди Шивы остается танец огромный.
A fiery spirit came, next of the three. Феерический дух пришел, второй из трех.
A hunchback rider of the red Wild-Ass, Горбатый наездник на красном Диком Осле,
A rash Intelligence leaped down lion-maned Стремительный Ум прыгнул вниз львиногривый
From the great mystic Flame that rings the worlds Из великого мистического Пламени, что окружает миры
And with its dire edge eats at being's heart. И своим ужасным лезвием ест существа сердце.
Thence sprang the burning vision of Desire. Оттуда появилось Желания горящее видение.
A thousand shapes it wore, took numberless names: Он нес тысячи форм, неисчислимые имена принимал:
A need of multitude and uncertainty Нужда во множестве и неопределенности
Pricks it for ever to pursue the One Пришпоривает его всегда на преследование Одного
On countless roads across the vasts of Time По бесчисленным дорогам сквозь шири Времени
Through circuits of unending difference. Через нескончаемого различия круги.
It burns all breasts with an ambiguous fire. Он обжигает грудь каждого неясным огнем.
A radiance gleaming on a murky stream, Лучи, мерцающие на темном потоке,
It flamed towards heaven, then sank, engulfed, towards hell; Он пламенел к небесам, затем, поглощенный, он тонул к аду;
It climbed to drag down Truth into the mire Он взбирался, чтобы притащить вниз Истину в грязь
And used for muddy ends its brilliant Force; И использовал для грязных целей свою блестящую Силу;
A huge chameleon gold and blue and red Огромный хамелеон, золотой, голубой, красный,
Turning to black and grey and lurid brown, Превращающийся в черного, серого и буро-коричневого,
Hungry it stared from a mottled bough of life Голодный, он с крапчатой ветки жизни таращился,
To snap up insect joys, its favourite food, Чтобы урвать насекомые радости, свою любимую пищу,
The dingy sustenance of a sumptuous frame Сомнительные средства существования каркаса роскошного,
Nursing the splendid passion of its hues. Вскармливающие великолепную страсть его красок.
A snake of flame with a dull cloud for tail, Змея пламени с тусклою тучей вместо хвоста,
Followed by a dream-brood of glittering thoughts, За которой следует размышление-греза сверкающих мыслей,
A lifted head with many-tinged flickering crests, Поднятая голова с многокрасочными гребешками колышущимися,
It licked at knowledge with a smoky tongue. Он лизал знание языком дымным.
A whirlpool sucking in an empty air, Водоворот, всасывающий воздух пустой,
It based on vacancy stupendous claims, Он основывал на пустоте огромные требования,
In Nothingness born to Nothingness returned, В Ничто рожденный к Ничто возвращался,
Yet all the time unwittingly it drove Однако, все время невольно он правил
Towards the hidden Something that is All. К скрытому Нечто, что есть Все.
Ardent to find, incapable to retain, Пылкий в том, чтоб находить, неспособный удерживать,
A brilliant instability was its mark, Блестящая нестабильность была его знаком,
To err its inborn trend, its native cue. Ошибаться - его врожденная склонность, его врожденная реплика.
At once to an unreflecting credence prone, Перед нераздумывающей верой простертый, в то же время
It thought all true that flattered its own hopes; Он считал все истинным, что льстило его собственным чаяниям;
It cherished golden nothings born of wish, Он лелеял золотое ничто, из желания рожденное,
It snatched at the unreal for provender. Он хватался за нереальное для фуража.
In darkness it discovered luminous shapes; Во тьме он открывал светлые формы;
Peering into a shadow-hung half-light Всматриваясь в висящую тень-полусвет,
It saw hued images scrawled on Fancy's cave; Он видел окрашенные образы, набросанные в пещере Фантазии;
Or it swept in circles through conjecture's night Или в кругах через догадки ночь несся
And caught in imagination's camera И в фотоаппарат воображения ловил
Bright scenes of promise held by transient flares, Яркие сцены обещания, удержанные скоротечными вспышками,
Fixed in life's air the feet of hurrying dreams, Фиксировал в воздухе жизни ноги спешащей мечты,
Kept prints of passing Forms and hooded Powers Хранил оттиски преходящих Форм и Сил, капюшоны носящих,
And flash-images of half-seen verities. И вспышки-образы полувидимых истин.
An eager spring to seize and to possess Стремительный прыжок, чтоб схватить и владеть,
Unguided by reason or the seeing soul Не управляемый резоном или душой видящей,
Was its first natural motion and its last, Был его первым натуральным движением и движением последним,
It squandered life's force to achieve the impossible: Он расточал силу жизни, чтобы достичь невозможного:
It scorned the straight road and ran on wandering curves Он презирал прямую дорогу и по блуждающим бегал изгибам,
And left what it had won for untried things; И оставлял не попробованным то, что он завоевывал;
It saw unrealised aims as instant fate Он видел нереализованные цели как судьбу настоятельную
And chose the precipice for its leap to heaven. И выбирал пропасть для своего прыжка к небесам.
Adventure its system in the gamble of life, Авантюра - его система в игре жизни,
It took fortuitous gains as safe results; Он принимал случайные выигрыши за результаты надежные;
Error discouraged not its confident view Ошибка не обескураживала его уверенный взгляд,
Ignorant of the deep law of being's ways Не ведающий глубокого закона путей бытия,
And failure could not slow its fiery clutch; И неудача не могла замедлить его феерической хватки;
One chance made true warranted all the rest. Единственный шанс оправдывал все остальное.
Attempt, not victory, was the charm of life. Попытка, не победа, была очарованием жизни.
An uncertain winner of uncertain stakes, Неуверенный победитель, завоевывающий неопределенные ставки,
Instinct its dam and the life-mind its sire, Инстинкт - его дамба, его сир - разум жизни,
It ran its race and came in first or last. Он бежит в своей гонке и приходит последним иль первым.
Yet were its works nor small and vain nor null; Однако, его работы не были ни малы, ни тщетны, ни недействительны;
It nursed a portion of infinity's strength Он часть силы бесконечности вскармливал
And could create the high things its fancy willed; И мог создавать высокие вещи, какие его желала фантазия;
Its passion caught what calm intelligence missed. Его страсть хватала то, что спокойный ум упускает.
Insight of impulse laid its leaping grasp Проницательность импульса простирала свою прыгающую хватку
On heavens high Thought had hidden in dazzling mist, На небеса, которые высокая Мысль скрыла в ослепляющей дымке,
Caught glimmers that revealed a lurking sun: Хватала мерцания, что раскрывали таящееся солнце:
It probed the void and found a treasure there. Он пробовал пустоту и находил там сокровище.
A half-intuition purpled in its sense; Полуинтуиция окрашивала в пурпур его чувство;
It threw the lightning's fork and hit the unseen. Он бросал вилы молнии и попадал в невидимое.
It saw in the dark and vaguely blinked in the light, Он видел во тьме и смутно сутулился в свете,
Ignorance was its field, the unknown its prize. Его полем было Неведение, неизвестное - призом.
Of all these Powers the greatest was the last. Изо всех этих Сил была величайшей последняя.
Arriving late from a far plane of thought Прибыв позже всех из плана мысли далекого
Into a packed irrational world of Chance В наполненный иррациональный мир Случая,
Where all was grossly felt and blindly done, Где все ощущается грубо и слепо делается,
Yet the haphazard seemed the inevitable, Хотя случайность неизбежностью кажется,
Came Reason, the squat godhead artisan, Пришел Рассудок6, приземистый божественный мастеровой,
To her narrow house upon a ridge in Time. К своему узкому дому на гребне Времени.
Adept of clear contrivance and design, Адепт чистой изобретательности и проектирования,
A pensive face and close and peering eyes, Задумчивый ликом, с внимательными всматривающимися глазами,
She took her firm and irremovable seat, Он занял свое устойчивое и постоянное место,
The strongest, wisest of the troll-like Three. Сильнейший, мудрейший из троллеподобных Трех.
Armed with her lens and measuring-rod and probe, Вооруженный своими линзами, линейкой и щупом,
She looked upon an object universe На объективную смотрел он вселенную
And the multitudes that in it live and die И на множества, что живут в ней и умирают,
And the body of Space and the fleeing soul of Time, И на тело Пространства, и на душу бегущую Времени,
And took the earth and stars into her hands И в свои руки брал землю и звезды,
To try what she could make of these strange things. Чтобы попробовать, что он может сделать из этих странных вещей.
In her strong purposeful laborious mind, В своем сильном целеустремленном трудящемся разуме,
Inventing her scheme-lines of reality Изобретающем его линии-схемы реальности
And the geometric curves of her time-plan, И геометрические кривые его плана времени,
She multiplied her slow half-cuts at Truth: Он множил свои медленные половинные отрезы от Истины:
Impatient of enigma and the unknown, Нетерпеливый к загадке и к неизвестному,
Intolerant of the lawless and the unique, Не терпящий беззакония и уникального,
Imposing reflection on the march of Force, Навязывающий размышление на марш Силы,
Imposing clarity on the unfathomable, Навязывающий понятность неизмеримому,
She strove to reduce to rules the mystic world. Он старался свести к правилам мистический мир.
Nothing she knew but all things hoped to know. Ничего он не знал, но узнать все вещи надеялся.
In dark inconscient realms once void of thought, В темных несознательных царствах, когда-то мысли лишенных,
Missioned by a supreme Intelligence Посланный всевышним Умом,
To throw its ray upon the obscure Vast, Чтобы бросить свой луч на неясную Ширь,
An imperfect light leading an erring mass Несовершенный свет, заблуждающуюся массу вед...
Продолжение на следующей странцие...
