s of reason's trim bureau, И уложенными в ящики содержащегося в порядке шкафчика разума,
A grave of great lost opportunities, В могилу великих утраченных благоприятных возможностей,
Or an office for misuse of soul and life Или учреждение для неправильного использования души и жизни
And all the waste man makes of heaven's gifts И всей пустыни, которую человек делает из даров неба,
And all his squanderings of Nature's store, И всего его мотовства запаса Природы,
A stage for the comedy of Ignorance. Для комедии Неведения подмостки.
The world seemed a long aeonic failure's scene: Мир сценой долгой эпохальной неудачи казался:
All sterile grew, no base was left secure. Все становилось бесплодным, не была никакая надежная основа заложена.
Assailed by the edge of the convicting beam Уязвленный лезвием луча обличающего,
The builder Reason lost her confidence Строитель-Рассудок свою утратил уверенность
In the successful sleight and turn of thought В удачливой ловкости и повороте мысли,
That makes the soul the prisoner of a phrase. Что делает душу пленником фразы.
Its highest wisdom was a brilliant guess, Его высшая мудрость была предположением блестящим,
Its mighty structured science of the worlds Его могучая структурированная наука миров -
A passing light on being's surfaces. Светом на поверхностях бытия мимолетным.
There was nothing there but a schema drawn by sense, Там ничего не было, кроме схемы, начертанной чувством,
A substitute for eternal mysteries, Вечных мистерий заменителя,
A scrawl figure of reality, a plan Неясной фигуры реальности, плана
And elevation by the architect Word И возвеличивания архитекторским Словом,
Imposed upon the semblances of Time. Навязанным на подобия Времени.
Existence' self was shadowed by a doubt; Сомнением была затенена существования самость;
Almost it seemed a lotus-leaf afloat Она почти казалось листом лотоса, плывущим
On a nude pool of cosmic Nothingness. По голому пруду космического Ничего.
This great spectator and creator Mind Этот великий зритель, созидательный Разум,
Was only some half-seeing's delegate, Был только какого-то полузримого делегатом,
A veil that hung between the soul and Light, Вуалью, что висит между душою и Светом,
An idol, not the living body of God. Идолом, не живым телом Бога.
Even the still spirit that looks upon its works Даже безмолвный дух, что глядит на работы его,
Was some pale front of the Unknowable; Был неким бледным фасадом Непостижимого;
A shadow seemed the wide and witness Self, Тенью казалась широкая Самость свидетельствующая,
Its liberation and immobile calm Его освобождение и неподвижный покой -
A void recoil of being from Time-made things, Пустым отшатыванием бытия от Временем сотворенных вещей,
Not the self-vision of Eternity. Не самовидением Вечности.
Deep peace was there, but not the nameless Force: Глубокий мир царил там, но не безымянная Сила:
Our sweet and mighty Mother was not there Нашей сладкой могучей Матери не было там,
Who gathers to her bosom her children's lives, Которая собирает к своей груди своих детей жизни,
Her clasp that takes the world into her arms Ее объятий, что берут мир в ее руки
In the fathomless rapture of the Infinite, В Бесконечности бездонном восторге,
The Bliss that is creation's splendid grain Блаженства, что есть зерно творения великолепное
Or the white passion of God-ecstasy Или белая страсть Богоэкстаза,
That laughs in the blaze of the boundless heart of Love. Что смеется во вспышке безграничного сердца Любви.
A greater Spirit than the Self of Mind Более великий Дух, чем Самость Разума,
Must answer to the questioning of his soul. Должен отвечать его души вопрошанию.
For here was no firm clue and no sure road; Ибо здесь не было прочного ключа и надежной дороги;
High-climbing pathways ceased in the unknown; Высоко взбирающиеся тропы прекращались в неведомом;
An artist Sight constructed the Beyond Артистичное Зрение конструировало Запредельное
In contrary patterns and conflicting hues; В противоположных образцах и конфликтующих оттенках;
A part-experience fragmented the Whole. Частичное переживание фрагментировало Целое.
He looked above, but all was blank and still: Он глядел выше, но все было пустым и безмолвным:
A sapphire firmament of abstract Thought Сапфирный свод абстрактной Мысли
Escaped into a formless Vacancy. В бесформенную убегал Пустоту.
He looked below, but all was dark and mute. Он смотрел вниз, но все было безмолвным и темным.
A noise was heard, between, of thought and prayer, Посередине был слышен шум молитвы и мысли,
A strife, a labour without end or pause; Борьбы, труда без конца и без паузы;
A vain and ignorant seeking raised its voice. Тщетные и невежественные поиски поднимали свой голос.
A rumour and a movement and a call, Толки, движение, зов,
A foaming mass, a cry innumerable Пенящаяся масса, бесчисленный крик
Rolled ever upon the ocean surge of Life На океанической волне Жизни вечно катились
Along the coasts of mortal Ignorance. Вдоль берегов Неведения смертного.
On its unstable and enormous breast На его нестабильной и огромной груди
Beings and forces, forms, ideas like waves Существа и силы, формы, идеи, как волны,
Jostled for figure and supremacy, Толкались за положение и верховную власть,
And rose and sank and rose again in Time; Поднимались, тонули и вновь поднимались во Времени;
And at the bottom of the sleepless stir, И на дне суеты неусыпной
A Nothingness parent of the struggling worlds, Ничто, борющихся миров родитель,
A huge creator Death, a mystic Void, Огромная творящая Смерть, мистическая Пустота,
For ever sustaining the irrational cry, Иррациональный крик вечно поддерживающее,
For ever excluding the supernal Word, Вечно исключающее небесное Слово,
Motionless, refusing question and response, Бездвижное, отказывающееся спрашивать и отвечать,
Reposed beneath the voices and the march Располагало под голосами и маршем
The dim Inconscient's dumb incertitude. Смутного Несознания неопределенность немую.
Two firmaments of darkness and of light Два небесных свода света и тьмы
Opposed their limits to the spirit's walk; Противопоставляли свои пределы путешествию духа;
It moved veiled in from Self's infinity Тот двигался, завуалированный от бесконечности Самости,
In a world of beings and momentary events В мире существ и преходящих событий,
Where all must die to live and live to die. Где все должно умирать, чтобы жить, и жить, чтоб умирать.
Immortal by renewed mortality, Бессмертный обновляемой смертностью,
It wandered in the spiral of its acts Дух блуждал в своих действий спирали
Or ran around the cycles of its thought, Или бегал, в циклах своей мысли кружа,
Yet was no more than its original self Однако был не больше, чем его изначальная самость,
And knew no more than when it first began. И знал не больше, чем когда он впервые начался.
To be was a prison, extinction the escape. Быть было тюрьмой, затухание было спасением.
End of Canto Thirteen Конец песни тринадцатой
Canto XIV Песнь четырнадцатая
THE WORLD-SOUL Мировая Душа
A covert answer to his seeking came. Скрытый ответ пришел на его поиски.
In a far shimmering background of Mind-Space В далеком заднем плане мерцающем Пространства Ума
A glowing mouth was seen, a luminous shaft; Рдеющее устье было видно, светлый столб;
A recluse gate it seemed, musing on joy, Затворенными воротами оно казалось, о радости раздумывающими,
A veiled retreat and escape to mystery. Завуалированным выходом и в мистерию спасением.
Away from the unsatisfied surface world Прочь из неудовлетворенного поверхностного мира
It fled into the bosom of the unknown, Оно бежало в грудь неизвестного,
A well, a tunnel of the depths of God. Источник, тоннель глубин Богов.
It plunged as if a mystic groove of hope Оно ныряло, словно мистическое русло надежды,
Through many layers of formless voiceless self Сквозь множество уровней бесформенной безгласной самости,
To reach the last profound of the world's heart, Чтобы достигнуть последней глубины сердца мира,
And from that heart there surged a wordless call И из этого сердца туда поднимался зов бессловесный,
Pleading with some still impenetrable Mind, Молящий с каким-то еще непроницаемым Разумом,
Voicing some passionate unseen desire. Выражающий еще какое-то невидимое желание страстное.
As if a beckoning finger of secrecy Словно манящий палец тайны,
Outstretched into a crystal mood of air, Протянутый в хрустальное настроение воздуха,
Pointing at him from some near hidden depth, Указующий на него из некой близкой глубины скрытой,
As if a message from the world's deep soul, Словно послание от души мира глубокой,
An intimation of a lurking joy Намек таящейся радости,
That flowed out from a cup of brooding bliss, Что льется из чаши блаженства раздумывающего,
There shimmered stealing out into the Mind Там мерцал проникающий тайком в Разум
A mute and quivering ecstasy of light, Экстаз безмолвный и трепещущий света,
A passion and delicacy of roseate fire. Розового огня деликатность и страсть.
As one drawn to his lost spiritual home Как тот, кто притянут к своему утраченному духовному дому,
Feels now the closeness of a waiting love, Чувствует ныне близость ждущей любви,
Into a passage dim and tremulous В проход, неясный и трепетный,
That clasped him in from day and night's pursuit, Что вбирал его от дня и ночи преследования,
He travelled led by a mysterious sound. Он путешествовал, ведомый мистическим звуком.
A murmur multitudinous and lone, Журчание многочисленное и уединенное,
All sounds it was in turn, yet still the same. Всеми звуками оно было по очереди, но при том тем же самым.
A hidden call to unforeseen delight Скрытый зов к непредвиденному восторгу
In the summoning voice of one long-known, well-loved, В призывающем голосе одного, давно знаемого и сильно любимого,
But nameless to the unremembering mind, Но безымянного для непомнящего разума,
It led to rapture back the truant heart. Он вел к обратно восторгу праздное сердце.
The immortal cry ravished the captive ear. Бессмертный крик похищал плененное ухо.
Then, lowering its imperious mystery, Затем, снижая свою императивную мистерию,
It sank to a whisper circling round the soul. Он тонул в шепоте, кружащем вокруг души.
It seemed the yearning of a lonely flute Он казался одинокой флейты стремлением,
That roamed along the shores of memory Что скиталась вдоль берегов памяти
And filled the eyes with tears of longing joy. И наполняла глаза слезами тоскующей радости.
A cricket's rash and fiery single note, Сверчка стремительная и огненная единственная нота,
It marked with shrill melody night's moonless hush Она отмечала пронзительной мелодией безлунную тишину ночи
And beat upon a nerve of mystic sleep И била по нервам мистичного сна
Its high insistent magical reveille. Своей настойчивой побудкой магической.
A jingling silver laugh of anklet bells Звенящий серебряный смех колокольчиков ножных браслетов
Travelled the roads of a solitary heart; Путешествовал по дорогам уединенного сердца;
Its dance solaced an eternal loneliness: Его танец утешал одиночество вечное:
An old forgotten sweetness sobbing came. Старая забытая сладость рыдая пришла.
Or from a far harmonious distance heard Или из далекой гармоничной дали слышимым
The tinkling pace of a long caravan Длинного каравана звенящим шагом
It seemed at times, or a vast forest's hymn, Он временами казался или гимном обширных лесов,
The solemn reminder of a temple gong, Напоминанием храмового гонга торжественным,
A bee-croon honey-drunk in summer isles Пчелиным приглушенным гудением, опьяненным на островах летних медом,
Ardent with ecstasy in a slumbrous noon, Пылающих экстазом в дремотном полдне,
Or the far anthem of a pilgrim sea. Или далеким гимном паломника-моря.
An incense floated in the quivering air, Фимиам в дрожащем воздухе плыл,
A mystic happiness trembled in the breast Мистическое счастье в груди трепетало,
As if the invis...
Продолжение на следующей странцие...
