- В этой работе от вас не требуют отказываться от чего-либо. Объекты и ассоциации отпадут сами собой, когда вы перестанете отождествлять себя с ними. В конце концов, вам нужно чем-то зарабатывать на жизнь; отчего же не на книжном магазине?» - «Я еще хочу поехать в Приере», - сказал я. «Хорошо, но почему не совместить оба дела? Проведите лето в институте, а вернувшись, займитесь своим бизнесом. Но скажите мне, почему вы хотите стать книготорговцем?»
«Потому что я люблю книги».
«Стать книготорговцем из-за любви к книгам - это, на мой взгляд, вроде того, что стать мясником из-за любви к животным».
Была и другая проблема. В России я встретился с одной молодой американкой. Мы расстались, пошли своими путями и вновь встретились в Нью-Йорке. У нас было много общего, и мы обручились, но наши общие интересы, казалось, уже ослабевали. Ее стал задевать мой интерес к системе Гурджиева, и после посещения первой демонстрации она отказалась приходить на встречи в дальнейшем. Она жаловалась, что Гурджиев был против русской революции и что я уже утрачивал интерес к вещам, ради которых мы оба работали, - к «социальным преобразованиям и благу другим». Когда я рассказал ей о своих планах поездки в Приере и предложил присоединиться, она сказала: «Ты должен выбрать между Гурджиевым и мной». Я рассказал об этом Орейджу, на что тот заметил: «Один мой знакомый в Лондоне попал в подобное положение. Он любил женщину. Со временем созрели условия для осуществления его замыслов, очень много значивших для него. Когда он рассказал обо всем этой женщине, та стала выдвигать возражения. Чем больше они спорили, тем сильнее она упрашивала его не делать этого -под конец со слезами на глазах. Тут он уступил. И когда он сказал, что отказывается от своих планов, она стала презирать его за слабость. Их связь прекратилась. Он никогда не смог простить себе; и ему пришлось приложить значительные усилия, чтобы выполнить свои первоначальные, хотя и измененные теперь, планы». Это произвело на меня глубокое впечатление. Ибо, хотя Орейдж и не знал, его пример мог относиться к одному событию в моей собственной жизни, происшедшему несколько лет тому назад. Я также никогда себе не простил; и если бы не вмешательство Орейджа, мог бы повторить свою ошибку.
«Вам следует помнить, - продолжал Орейдж, - что американские женщины больше других испорчены. Разумеется, все женщины стремятся к самостоятельности, но одна из трагедий американской жизни состоит в том, что женщины весьма преуспели в господстве над мужчинами. Пассивная сила стала активной. Одним из последствий является огромное число разводов здесь по сравнению с Европой. Гурджиев ставил в вину мужчинам ухудшение положения женщин в Америке. Странно, но американцы считают это признаком «прогресса».
Даже крестьянки Центральной Европы инстинктивно понимают искусство любви лучше, чем куда более изощренные американки - или в данном случае англичанки. Женщинам не удается внутренне вырасти, поскольку их мужчины остаются детьми. Женщины желают подчиняться, как тому и следует быть, но для того, чтобы властвовать над мужчиной, нужен мужчина. У европейцев были тысячи лет в запасе, 'чтобы стать относительно взрослыми. Американцы, вместо того чтобы двинуться дальше от того места, где остались европейцы, вернулись к детству, - или, по крайней мере, к отрочеству. Но, будучи одним из больших недостатков, это также является одной из их потенциальных возможностей. С детьми можно что-то сделать. Гурджиев говорит, что у американцев больше возможностей для развития доброго начала, чем у любой другой нации, но что они находятся во власти ложных идеалов, занесенных из Европы и к тому же искаженных, - им так легко достались могущество и деньги, - что их цивилизация может придти в упадок и разломиться задолго до наступления зрелости. В подлинной цивилизации женщина понимает свои функции и не испытывает желания быть кем-то, кроме женщины».
Я сказал своей юной подруге, что выбрал поездку вФонтенбло.
Этой зимой, когда каждые несколько дней я сталкиваюсь с неизвестным, у меня произошла встреча с одной «знахаркой» (гадалкой). Я услышал о ней от приятеля, по совету которого написал ей, сообщив свое имя, фамилию и дату рождения, и приложил гонорар. Через несколько дней мне пришел ответ - четыре густо исписанных листа бумаги, где были приведены мои основные характеристики и возможности, хорошие и плохие, и даже обрисованы типы обстоятельств, могущих мне встретиться. Некоторые вещи, рассказанные ею обо мне, были совершенно неожиданными -возможности добра и зла, о которых я даже никогда и не подозревал. Она также кратко охарактеризовала людей, еще не встреченных мною, но кто позднее стал частью моей жизни.
Она жила в небольшом городке в северной части штата Нью-Йорк, и я поехал ее навестить. Она оказалась спокойной и симпатичной маленькой женщиной и напоминала тип «знахарки», который я встречал в русских деревнях, - ибо в старой России в каждой деревне была своя знахарка, наделенная в необычной степени подсознательной мудростью рода (расы) и к которой крестьяне обращались за советом и просто потолковать о своих делах. Она не была медиумом в обычном спиритическом смысле, я спросил ее, как она узнала обо мне так много, ни разу меня не увидев и не услышав. Она ответила: «Сама не знаю Я беру в руки ваше письмо, произвожу некоторые вычисления, затем сажусь за пишущую машинку, привожу себя в определенное состояние, и это просто находит на меня. Сначала я говорила людям о том, что, по-моему, их ожидает, но это зависит от многих вещей, я часто ошибалась, так что я это прекратила. Теперь я просто угадываю характер и чувствую, что могу помочь людям, говоря им об их возможностях, как хороших, так и плохих».
Она могла сказать о человеке по почерку, только когда была одна; не посредством разговоров, а используя дар, называемый - или вскоре неправильно называемый спиритами - психометрией. Похоже на то, как если бы при нашем рождении была отснята и представлена нам кинолента нашей
жизни, и что некоторые люди в известных состояниях способны увидеть наперед отрывки из нее. Если нам предсказывают наше «будущее», мы привносим свою субъективную интерпретацию и впустую тратим энергию, надеясь на предвещаемое хорошее и опасаясь предвещаемого плохого.
Мы стали друзьями, и я взял ее на одну из демонстраций. «Это, - сказала она, - настоящая вещь. М-р Гурджиев - это челрвек, который понял значение истинной религии. Это человек, который видел Бога».
Недостаточно сказать: «Познай себя», и для нас всегда бывает потрясением услышать о своей темной стороне, ибо мы не желаем этого видеть.
«Система Гурджиева предусматривает технику, - говорит Орейдж. — Вам могут говорить о ваших ошибках годами, но если вы не сделаете сами правильного вида усилия, вы останетесь тем же самым. Его система обладает методом, который нельзя почерпнуть из книг, когда вы мало-помалу учитесь делать это усилие познать самого себя; вы же должны готовиться к работе на длительное время - возможно на годы, - и у вас будут большие периоды, когда кажется, что ничего не происходит и ничего не меняется».
Гурджиев взял своих учеников сначала в Бостон, а затем в Чикаго, где были даны представления и беседы. Результаты, последовавшие от всех этих усилий, были малы; семена упали на каменистую почву. По возвращении в Нью-Йорк в Карнеджи Холле была дана заключительная демонстрация. По поводу оркестра возникли затруднения с профсоюзом музыкантов; профсоюзе настаивал на предоставлении работы дополнительным музыкантам, включая пианиста. Так что Гурджиев распрощался со своей группой, и м-р де Гартманн один исполнял музыку на концертном фортепиано. На этой последней демонстрации в Нью-Йорке единственный раз места были платные. Поскольку часть публики сидела на дальних дешевых местах, а некоторые дорогие места пустовали, Гурджиев пригласил людей с дешевых мест пересесть
поближе и занять дорогие места, что они и сделали. Программа была очень длинной, продолжалась около четырех часов, и все же немногие ушли до конца; нужно ли говорить, что они остались отнюдь не из вежливости! Исполнялись все танцы и движения, а также фокусы и полуфокусы. За исключением лекции-беседы, которая была прочитана в Нейборхуд Плей-' хауз и со временем добавлена к «Рассказам Баалзебубу», все пояснения читались.
Я вспоминаю этот вечер отдельно по причине того, что позднее удивило меня. Со мной была одна богатая молодая женщина, пришедшая в надежде увидеть Орейджа, нежели демонстрацию. После представления она предложила пригласить Гурджиева выпить с нами кофе. На удивление, он согласился. Покинув всех важных людей в Карнеджи Холле, он повел нас через дорогу в кафе Чайлда на Колумбус Секл. Меня поразило то, каким манером он пересекал улицу сквозь движущийся транспорт, — без нервозности и спешки, свойственной большинству людей, — а как будто он чувствовал всем своим существом, полностью сознавая, что он делает, подобно мудрому слону, которого я видел в Бирме, когда тот продирался сквозь чащу леса.
Пока мы пили кофе, Гурджиев рассказывал о трудностях, с которыми он встретился, добывая деньги для своей мечты. «Люди заплатят что угодно за тривиальные вещи, -сказал он, - но ради чего-то действительно им нужного даже в обычной жизни они платить не будут». Я задал ему несколько вопросов только потому, что, как мне думалось, следовало что-то сказать, и он ответил в том плане, что, «видя, я не увижу и, слыша, я не пойму». Также, поскольку я получил религиозное воспитание и верил, что «спасение доступно для всех», у меня возникло ощущение, что учение Гурджиева дается безвозмездно и что у такого человека не должно быть затруднений при добывании нужной ему суммы денег. Так, хотя я и мог дать ему несколько сотен долларов, которые тогда оказались бы для него полезными, я воздер-
жался; и это было для меня одной из многих вещей, которые позднее стали «напоминающим фактором», как он называл угрызения совести.
Гурджиев поставил перед Орейджем трудную задачу -собрать достаточное количество денег для его пребывания в Америке. Орейдж отнюдь не был бедным, но его семья сильно страдала от бедности, когда он был мальчишкой, и он ненавидел бедность. Равным образом, он ненавидел прислуживаться из-за денег и почти так же сильно ему не нравилось просить денег на какие-нибудь цели - даже на свои собственные цели. Гурджиев прибыл в Америку с сорока спутниками и без денег; в то же время он настаивал, чтобы-первые демонстрации были бесплатными. Так что Орейджу пришлось до предела использовать свои таланты - свое обаяние, свой дар убеждения, свою известность в качестве редактора. Однако американцы - щедрые люди, и они действительно любят давать деньги на что-то, что их трогает, причем не ожидая материального возмещения или даже столь милой для них рекламной кампании. Потекли деньги.
Орейдж говорил: «Мы наивно относимся к деньгам, согласно Гурджиеву; как индивидуумы, так и нации загипнотизированы идеями денег, идеями, существующими на протяжении веков. Сейчас (в 1924 году) тысячи людей стали банкротами, а сотни тысяч потеряли работу из-за того, что финансовый диктатор Моктегю Норман говорит, что английская денежная система не должна меняться. У каждого века свои предрасскудки, и в каждом веке мужчины и женщины приносятся в жертву ложным богам, ложным идеалам. Гурджиев говорит, что отношение к финансам составляет часть того сноподобногр состояния, в котором мы живем. Коли бы люди могли пробудиться, они бы очень скоро переменились. Отношение Гурджиева к деньгам отличается от отношения всех, с кем я когда-либо встречался. Ему деньги нужны для его цели. Никакого важного дела нельзя сделать без денег. По крайней мере одну из проповеднических поез-
док Иисуса финансировали богатые женщины. Может показаться, что Гурджиев швыряет деньги направо и налево, но он рассчитывает и использует их для определенных и неличных целей. Несколько дней назад один человек дал ему сто долларовый чек для его «великой работы», показывая своим видом, что делает одолжение. Гурджиев рассыпался в б...
Продолжение на следующей странцие...
