тными к своему собственному организму -это одна из целей учения Гурджиева». Между учениками в группе существовали, разумеется, различия и борьба, которая вызывала трения, но это лишь способствовало дальнейшему углублению корней и сплачивало нас в своего рода ^ братство. Но к людям легко привязываешься эмоционально и хочешь дать все сразу; и когда другой человек неизбежно делает нечто, что кажется «неправильным», то реакция бывает бурной и негативной и, следовательно, вызывает целый ряд страданий, становясь, таким образом, источником зла «Эмоциональная любовь, будь то к мужчине, женщине или вещи, вызывает свою противоположность», - говорил Орейдж.
Одна ученица, которая временами предавалась жалости к себе, говорила о том, как трудна жизнь, как все и вся против нее настроены; если бы только вещи и люди были иными, жизнь была бы сносной. Она знала, что была червяком, но не знала, что с этим поделать. Орейдж отвечал куплетом из песенки:
Я хотел бы быть слоном и подбирать своим хоботом кокосовые орехи, Но, увы, я не слон и не могу им стать, Я всего-навсего таракан и водяной жук. И могу лишь ползать вокруг да прятаться за сточной трубой.
Ученица рассмеялась и мы тоже Орейдж, как и Гурджи-ев, мог пробуждать в нас чувство юмора и заставить нас смеяться над собой
Время от времени Орейдж задавал нам простые упражнения, «детский сад», как он их называл. Он велел нам выписать в столбик то, что мы считали своими положительными или «хорошими» качествами, а в столбик напротив -свои отрицательные или «плохие» качества, а затем убрать листок и заглянуть в него через год другой Я составил такой список и забыл о нем Прошло, может быть, два или три года, прежде чем я на него наткнулся в своих бумагах и прочел это. Меня поразило, что ни одно из тех качеств, которые я считал своими «хорошими», - а это был довольно длинный список - не существовало в действительности; мои истинные качества были почти в точности противоположны этим «хорошим»
качествам. Я видел действительность - действительность в себе самом - шиворот-навыворот. Я сам был «шиворот-навыворот» и извращенным.
В то время он дал нам и два других упражнения. Одно из них состояло в «обзоре событий за день» - упражнение для памяти, воли и сосредоточения. Идея заключалась в том, что перед отходом ко сну следовало начать медленно считать: 2, 4, 6, 8, 10... - 10, 8, 6, 4, 2 и т.д вплоть до сотни. Установив этот ритм, попытаться представить себя беспристрастно -встающим с постели, одевающимся, завтракающим, едущим в автобусе на работу, встречающимся с людьми и т.д. вплоть до укладывания в постель - как будто мы смотрим не очень интересный фильм, иначе мы можем отождествлять себя с ним. Не думайте о нем - мысли могут исказить картину. Во время обзора у вас будут периоды забыться и вы перестанете считать Вы должны «склеить пленку» и продолжать считать снова. Вас также может клонить ко сну и, чтобы продолжать, потребуется приложить значительное усилие. И часто, когда вы ляжете в постель, вы забудете это сделать. Как то бывает со всеми настоящими упражнениями, организм состоит про тив вас в заговоре, чтобы заставить вас забыть»
Другим было упражнение на внимание.
«Возьмите свои часы и зафиксируйте взгляд на секундной стрелке; наблюдайте за ней, пока она за минуту совершает полный оборот, и не позволяйте своему взгляду отклониться Когда вы полностью уверитесь, что можете сфокусировать свое внимание в течение одного оборота, вы должны будете приступить к развитию своей способности мышления. Выполнив это и удерживая фокус внимания на маленькой стрелке, считайте про себя от 1 до 10, а затем наоборот Вначале вам это может показаться легким делом, но нужно продолжать, пока оно не станет грудным Продвинувшись до этой точки, продолжайте удерживать свой взгляд на движущейся стрелке и мысленно считать и затем, одновременно, повторяйте про себя какой-нибудь стих. Делайте Это в течение двух-трех минут».
Много позднее задавались более трудные упражнения; но самыми трудными были упражнения, задаваемые Гур-джиевым и выполняемые только под его руководством. Некоторые из них включали сознательное использование воздуха и впечатлений.
На протяжении зимы Орейдж регулярно получал вести от м-м Гартманн. Гурджиев поправлялся. Он купил подержанный просторный автомобиль и вновь разъезжал повсюду с другими, сам ведя машину. Порой он заставлял своих спутников вставать в шесть часов холодным зимним утром и покидать теплую гостиницу. Он обычно вел машину не произнося ни слова часами, пока не останавливался выпить чашку кофе. Он прилагал огромные усилия, чтобы преодолеть сопротивление своего больного планетного тела, которое хотело плыть по течению, лежать и ничего не делать. Кто-то сказал: «Но ведь и обыкновенные люди проделывали такое -совершали громадные усилия. Посмотрите, что люди делали на войне!» Разница состояла в том, что на войне люди совершают усилия по принуждению.
«Значит, — сказал один ученик из группы, — вы считаете это усилие Гурджиева примером настоящей воли?»
«Да, — ответил Орейдж, - настоящую волю можно определить только как нечто самодовлеющее, необязательное,' но желаемое организмом. Усилие, прилагаемое для того, чтобы выполнить желание «я», а не то, чего желает «оно»: Усилия Гурджиева - это усилия слона, наши же - как у муравья».
«Как я смогу приобретать настоящую волю?» — спросил кто-то.
«Вот, к примеру, - сказал Орейдж. - Возьмите какое-нибудь свое желание, безобидное желание, и сделайте усилие, чтобы его удовлетворить. Что-то, что вы хотели сделать давно, и понаблюдайте за собой. Это дает почувствовать вкус
настоящей воли. Часто требуется больше усилий, чтобы сделать то, что вы хотите сделать, нежели то, что вы не хотите делать. Наше извращенное пуританство нашептывает нам, что когда мы «отказываем» себе в чем-нибудь, мы делаем угодное богу-дело. Когда средний английский или американский пуританин делает что-то, чего ему действительно хочется, у него часто возникает чувство вины и он должен оправдываться перед собой тем, что это для него «хорошо», особенно если это касается вина или женщин. Удовлетворение безобидных желаний есть средство приобретения настоящей воли, но только не культивируйте их».
В марте Орейдж рассказал нам, что получил рукопись из Приере. Гурджиев написал ее по-армянски; ее перевели на русский язык — м-м Галумян, армянская ученица, а затем на английский язык — русские ученики, говорившие по-английски, вместе с поправками, сделанными какими-то не очень грамотными английскими учениками.
«Я отослал ее назад, — сказал он, - и сообщил им, что в ней нельзя ничего разобрать. Я не имею ни малейшего представления, о чем там речь. Но м-м де Гартманн пишет, что Гурджиев решил написать книгу, в которой он изложит всю совокупность своих идей. Если эта глава является примером, я могу только пожелать, чтобы он этого не делал. Я не улавливаю в ней сути».
Тем не менее, вскоре пришла исправленная версия, которую он нам прочитал. «Это совсем другое дело, — сказал он, — теперь я начинаю чувствовать тут нечто весьма интересное».
Он прочитал нам ее несколько раз, но мы не смогли многое из нее почерпнуть. Однако вскоре в нас что-то стало пробуждаться; и по мере появления новых глав их воздействие на наши чувства усиливалось. Книга называлась «Рассказы Баалзебуба своему внуку» или «Беспристрастная и объективная критика жизни человека». Баалзебуб, путешествующий на космическом корабле вместе со своим спутником
Ахуном и внуком Гассейном, рассказывает о своих наблюдениях над жизнью человека на планете Земля, которые он производил во время своих посещений Земли с планеты Марс. Некоторые из группы сказали, что камнем преткновения является необычный стиль. Орейдж сказал, что она гораздо понятнее, чем «Улисс» Джейса или книга Гертруды Стайн, которые обе недавно появились в Америке в журнале «Литтл Ревью». Один из группы писатель выразил наши мысли.
«Орейдж, — сказал он, — вы сделаете большое дело, если займетесь переложением этого на читабельный английский. Людей оттолкнет сам стиль, а средний читатель вовсе ее не поймет. Большая часть грамматики и пунктуация там попросту безграмотны».
«Я не предполагаю ее переписывать; - сказал он, - на самом деле помимо общей редакции я оставлю ее как есть, вероятно, до момента окончательной отделки, когда бы это ни произошло. Книга обретет свою форму. Она полна идей. Насколько я могу судить, это в действительности есть объективное произведение искусства, литературы высшего порядка; она принадлежит к категории писаний. По-видимому, Гурджиев задумал ее, когда лежал в постели после аварии. Она сознательно настроена таким образом, чтобы производить определенное воздействие на каждого, кто возымеет желание ее прочитать. Всякий, кто попытается ее переписать, исказит ее».
Не могу сказать, что я хорошо разбирался в теоретической части системы Гурджиева; работа поначалу для меня, может быть к счастью, была целиком практической, но даже усилия, предпринятые в попытке понять систему, начали оказывать воздействие на мой ленивый ум, заставляя его работать. Я начал видеть разницу между мышлением с помощью своих чувств и мышлением с помощью своего разума и начал замечать разницу между чувством и ощущением. Я также заметил легкое, но все же различимое возрастание силы в солнечном сплетении - уменьшение того острого
чувства подавленности, от которого прямо-таки скрючиваешься перед неудачей, - наследственной слабости, углубившейся на войне. (Орейдж говорил, что в некоторых восточных учениях солнечное сплетение считается местопребыванием -могущества или настоящей воли). Я стал более компетентно обращаться с ситуациями и людьми.
Ум Орейджа стимулировал умы других людей; он был живым и резко отличался от умов косных «интеллектуалов», с которыми я общался в клубе 1917 года в Лондоне и чьи речи были всего лишь потоком ассоциаций, текущих из их форми-
рующего аппарата. Орейдж чувствовал так же, как и думал. И хотя никто из нас, ни один интеллектуал, даже мой старый друг С.К.Огден, никогда не мог с уним сравниться, Орейдж мог, как и Гурджиев, легко найти общий язык с простым человеком.
Именно в том 1925 году я впервые осознал сущность «отрицательной эмоции». Когда однажды один ученик из нью-йоркской группы сказал мне по поводу моего отношения к нему: «У вас страшно много отрицательных эмоций», я был возмущен и рассказал об этом Орейджу. Он сказал: «Одной из вещей, за которые я должен благодарить Гурджиева (и Успенского за передачу идеи), является его учение об отрицательных или низших эмоциях. Вы сами весьма охотно поддаетесь отрицательной эмоции Вы обидчивы, легко ранимы, вы исполнены негодования, вы не можете вынести ни малейшей критики; то же самое относится почти к каждому. Отрицательная эмоция бессознательна и, следовательно, есть зло». Это было для меня потрясением. Я никогда не думал о своем страдании как об «отрицательной эмоции», но как о результате «давления на психику», результате войны, плохого здоровья, вынесенного из окопной жизни. Для меня было большой неожиданностью сознавать, что все это можно резюмировать выражением «отрицательная эмоция». Подготовительная работа, которую я проделал во время своего пребывания в Приере, позволила мне теперь, спустя несколь-
ко месяцев, смотреть в лицо фактам своей негативности (отрицательности). Но познавать умом - это одно, а понимать - совсем другое.
Орейдж сказал- «Если мы передаем свое страдание другим, оно становится «злом», которое, как говорит профессор Сора в книге «Три условности", есть «страдание без созидания». Святые суть потребители страдания; они его поглощают, преобразуют и используют дня созидания бытия. Когда мы погрязаем в жалости к себе, в негодовании, в безрассудной ненависти к другим, мы становимся каналами, проводящими страдание. Жалость - божественное чувство, жалость к себе - дьявольское. Мы не хотим себе давать отчета в том, что зачастую бываем переполнены чувствительной жалости к себе. Жалость к себе есть расстройство эмоций, сокрушение по поводу своей участи и стремление воз...
Продолжение на следующей странцие...
