орий. В восемьдесят седьмом году Тоша погиб. Погибли еще несколько членов группы, а сама группа развалилась. Александр Карасев рассказывал, что в живых осталось еще два ближайших сподвижника Тоши, которые уехали в конце восьмидесятых в Америку...
Недавно оказалось, что "Хроники" читают не только в России, но и на Западе, и в Америке. Один из канадских читателей - Илья Франкенштейн в марте 2000 года написал мне письмо с вопросом - не знаю ли я кого-либо из русских Мастеров, кто живет в Канаде. Тогда я ответил, что не знаю. Через месяц тот же Илья написал, что неожиданно встретил в Канаде Илью Беляева - одного из тех Тошиных друзей, который уехал из России. Беляев тоже, оказывается, читал "Хроники" и не только он, но и ближайший Тошин друг Джон (Вадим Черных), который жил в Нью-Йорке и у которого Илья Беляев гостил. Кроме того, оказалось, что Беляев написал книгу о Тоше и выпустил ее в Америке2. Через месяц эту книгу получил по почте и я. Много вопросов появилось у меня вслед за этим и я хотел было договориться с Ильей Беляевым на интервью по интернету... Но, неожиданно для меня в июле раздался звонок - звонил Джон, который приехал в Россию. Через несколько дней мы встретились и с тех пор пересекаемся довольно часто...
Илья Беляев сейчас тоже в России. Он готовит русское издание своей книги...
Июнь 2001 г.
В.: Давай начнем с того, как ты познакомился с Тошей3.
В.Ч.: Мы учились с ним в одной школе. Я с ним тогда был мало знаком. Учился он в параллельном классе и был очень замкнут, почти ни с кем не общался. Я не видел, чтобы он с кем-то дружил. Он был внешне замкнут, создавалось впечатление, что он всегда в себе. В школе Тоша был как бы вундеркинд, а школа - специализированная, интернат для вундеркиндов. И из всех нас учителя делали ставку на него. Я тогда мало знал его, но думаю, что способности у Тоши были всегда. Когда ты в таком возрасте - тринадцать лет - мало сам во что врубаешься, но сейчас это видно - Тоша был очень сконцентрирован. Он не смешивался никогда с толпой. Класс создает общий фон, а он не смешивался с этим фоном.
В.: Как потом все это развивалось?
В.Ч.: Когда я учился с ним в университете, я с ним более тесно контачил.
В.: Вы в университете учились вместе?
В.Ч.: В университете мы учились вместе, но он на биологическом, а я на химическом. Потом мы съездили куда-то в стройотряд вместе.
В.: Преображение у Тоши проявлялось постепенно или это щелчком произошло?
В.Ч. Конечно, это произошло щелчком. Сколько я его помню, он уже с ранних лет был личностью. Но в нем никогда не было важности. Он был простой парень, только более, чем другие погруженный в себя. В то время достаточно закрытый. А Преображение с ним произошло году в семьдесят седьмом. А я его знал с семидесятого года. Я как-то просто шел по улице Рылеева, неподалеку от Спасо-Преображенского собора. Смотрю: Тоша идет навстречу, в серых джинсах. Вдруг вижу: у него глаза - яркие-яркие, серо-голубые, светятся синим огнем просто. Я был изумлен - человек стал светиться. Он спрашивает: куда идешь? Я ему, ответил, что, мол, прохожу мимо. А он рядом комнату снимал, он как раз женился тогда на Алле, и мы пошли туда, стали пить чай. Так произошел первый наш более тесный контакт.
В.: Он рассказал, что с ним произошло?
В.Ч.: Так сразу не рассказал. Он вообще не из тех людей, которые рассказывают что-то. Это потом уже, через несколько лет, он фразу-другую об этом проронил. А тогда, при той нашей встрече было очевидно, что с ним нечто произошло, это было настолько явно. На него что-то снизошло...
В.: Легенды о том как это случилось существуют?
В.Ч. Легенда существует. Легенда рассказанная им самим, гласит, что у него было желание поехать в лес. Он и поехал на реку Сестру, на Карельский перешеек, ходил по лесу, подошел к речке, и окатил себя водой. Таким образом самокрестился, что называется. Тут на него и снизошло...
Стали мы с Тошей общаться, и потихонечку он начал меня вводить в курс дела, что происходит. Не надо было ему даже что-то рассказывать, потому что он постоянно в особом внутреннем напряжении находился. У тебя состояние менялось, просто от того, что ты контачил с ним. Ты начинал слушать просто, прислушиваться, и каждый момент становился чем-то наполненным, каким-то особым качеством сознания.
Можно сказать, что Тоша явил собой очевидное доказательство существования духа.
В.: Как это ощущалось?
В.Ч.: Это яркий пример, понимаешь, ты видишь, что он весь живет духом, что происходит какое-то горение постоянное. Он был ярким доказательством того, что материализм это полное фуфло.
В.: Что дух существует, да?
В.Ч.: Да, даже просто взгляд на Тошу мог привести к такой догадке. При этом он - человек, никогда не чуравшийся каких-то физических удовольствий, - совершенно спокойно отказывал себе во всем. Хотя он был далеко не аскетом. Он был весьма и весьма эпикурейцем. Но при этом Тоша не был никогда рабом этого, он мог совершенно спокойно обходиться без еды, если это надо было, без питья. То есть тело никак его не обуславливало.
В.: Как складывалось ваше общение? Что он передавал, чему учил?
В.Ч.: В чем заключался смысл такого общения? У каждого человека, поскольку живет он на этой земле, есть какие-то внутренние проблемы серьезные, иначе бы он здесь не жил. Но, одно дело, что ты можешь со своими проблемами продолжать вести это существование, катиться по инерции, которую тебе дал социум, твои родители. А другое дело, когда ты всю жизнь сфокусируешь на этом смысле, - зачем ты живешь, и начинаешь бороться, пытаться сломать инерцию которая тобой движет. В присутствии Тоши каждый раз ты оказывался наедине с самим собой. В его присутствии было возвращение к самому себе. Ты начинал ощущать себя в этом мире, кто ты, - сразу всплывали такие вопросы. На этом и строилось общение. Таким образом ты заглядывал внутрь самого себя.
В.: Просто находясь рядом с ним?
В.Ч.: Да. Ты начинал понимать, что ты слепой котенок, а от Тоши исходило ощущение Знания.
В.: Ну вот ты вошел в контакт с ним, потом вышел и ушел домой и что - это переживание исчезало? Или Тоша давал какие-то способы, как это сохранить?
В.Ч.: Он не давал способа что-то сохранить.
В.: А все символы Кунты?
В.Ч.: Все символы Кунты он просто рисовал, и все.
В.: Но он же учил тебя?
В.Ч.: Он ничему никогда никого не учил. Он не проводил никаких занятий, семинаров, собеседований, - никогда. Он просто жил, как простой человек, вставал, натягивал джинсы, носки одевал. Если что-то он выдавал из себя, то люди могли подхватывать, те, кто воспринимал, задавали вопросы. Он по ходу дела отвечал на них, но это никогда не был организованный процесс. Потом, когда более-менее все организовалось, он просто как упражнения нам давал проводить какие-то занятия, но это уже было совсем другое.
В.: Ты сказал, что что-то организовалось, а что?
В.Ч.: Он был подобен сильному магниту, к которому притягивались люди, так что образовалось некое подобие команды.
В.: В начале восьмидесятых?
В.Ч.: Это был конец семидесятых - начало восьмидесятых.
В.: Много людей там было?
В.Ч. Нет, близкий круг составляло человек пятнадцать.
В.: При прошлой нашей встрече ты говорил, что многие не выдерживали такого накала и с ними происходили странные и часто печальные истории...
В.Ч.: Это потом обвал пошел, а вначале там просто не было таких людей, одни приходили, были впечатлены по-хорошему, другие... Нет, это как эпидемия началось, все так ух-ах! - и все. Человек фактически мог делать чудеса. А потом уже все стали его поливать дерьмом.
В.: Почему так случилось? Как ты думаешь, почему? Он перестал делать чудеса или перестал соответствовать тому, чего от него ждали?
В.Ч.: У людей всегда создается впечатление об Учителе как о каком-то продвинутом человеке, который смотрит елейными глазками, улыбается слащаво. А вот то, что там может быть суровость.... Я думаю, что люди к этому не подготовлены были. Потом, - чтобы около Тоши удержаться, требовалась огромная самоотдача, самопожертвование.
В.: А почему?
В.Ч.: Потому что там не было компромисса. В этом человеке никогда не было компромисса. Он был абсолютно самостоятельным.
Я тебе рассказывал пример с фотографией. Когда ему не понравилась своя фотография в паспорте, он выбросил свой паспорт, просто выкинул себя из социума, выкинул совершенно. Не стал фотографироваться снова.
В: А почему?
В.Ч.: Когда ему пришла пора фотографироваться на паспорт - была смена паспорта в те годы...
В.: В двадцать пять лет?
В.Ч.: Нет, не в двадцать пять, просто был обмен старых паспортов на новые. На старых паспортах были маленькие фотографии. Тоша поначалу сфотографировался на новый паспорт. Когда он пришел в паспортный стол с фотографией, с длинными волосами, ему эти тети сказали, что нехорошо так фотографироваться на паспорт, - ты, мол, должен постричься и быть как нормальный человек, - хорошим мальчиком быть, а не таким патлатым ублюдком. Они не сказали слово "ублюдок", но... Тоша был человек очень гордый. Он не был никогда важным человеком, в нем не было гордыни, была гордость какая-то, аристократизм, он знал себе цену всегда. Он никогда не мельчил, не дешевил, не мельтешил, не елозил. Он не стал вступать с ними в дебаты, он просто взял и выбросил свой паспорт, - подавитесь мол, - хлопнул дверью и ушел. Он действовал спонтанно, не думая. Вообще Тоша был очень импульсивный человек. Никогда не обдумывал, как ему поступить, то есть, если была какая-то ситуация, он реагировал мгновенно.
В.: Пребывание с ним других людей... Казалось бы, пришел, пообщался, ушел и стал жить по прежнему... Ну и что?
В.Ч.: Ты с какой целью этот вопрос задаешь?
В.: Я задаю его для того, чтобы читатели смогли лучше понять что же Тоша делал и зачем.
В.Ч.: Ты сейчас говоришь о ситуации, когда человек пришел, пообщался, пошел заниматься своей жизнью, а это элементы некого социального института. Это делают социальные институты, - те же религии, или же отдельные мистики, Учителя, которые социально адаптированы - такие процессы происходят в рамках социума. А Тоша был асоциальным. Он был кристально ясен сам в себе, что ему надо, зачем ему надо, какие должны быть отношения между людьми, что должно происходить в мире, как человек должен жить. Он себе это очень ясно представлял. И это не вписывалось в рамки социальных отношений. Социальное устройство мира было ложью по отношению к его устройству, его видению этого устройства. Оно было неправильным, неорганичным. Оно было противоестественным.
У Тоши всегда было настолько сильное духовное устремление, такое сильное духовное начало, такая сильная векторная составляющая, что он оставлял от себя ощущение стрелы. Человек-стрела. Он мог сидеть спокойно, но было видно, что он находится в каком-то безудержном устремлении. Социальная жизнь сама по себе достаточно болотистая структура, удобная для прозябания, тем более, по сравнению с Тошиными задачами это было, конечно, полнейшее прозябание. Кроме того, что он сам являлся доказательством существования духа, он не то что требовал, он их потенциировал, была индукция на то, что есть другая жизнь, другой мир, другая действительность. Может быть, это настоящая действительность, потому что то, как живет большинство людей, - это самообман, кошмар, ложь, иллюзия. Потому что вся эта структура создана лишь для удобства. Люди лгут друг другу, занимаются самообманом. А когда один раз я Тошу спросил, уже много после: "Тоша, а что ты в этом мире ненавидишь больше всего?" - он так не задумываясь, сразу ответил: "Вранье. Больше всего ненавижу вранье". И когда в тебе зажигался тоже какой-то огонь от общения с ним, потому что ты тоже был притянут к нему, перед тобой тоже вставал вопрос, ты уже тоже не мог раздваиваться. Если ты раздваивался, ты уже не мог быть вместе с Тошей. Тебе надо было собраться, должен был быть выбор какой-то, и этот выбор стоял постоянно, потому что мы родились в этом социуме, мы впитали его с молоком матери.
В.: Внешне как это выглядело? Какие реально выборы делали люди?
В.Ч.: Люди, которые были вокруг Тоши, бросали работы, - это в те-то годы, когда за это арестовывали. Люди про...
Продолжение на следующей странцие...
