тественно, в этом пассаже есть определенное чувство насмешки, ибо то, что Неведение рассматривает как суверенитет и позитивную истину было выставлено "скептическим лучом" как нечто случайное и нереальное.
- 1948
***
That clasped him in from day and night's pursuit
Я не понимаю, что вы имеете в виду под "жесткостью", поскольку там только два твердых губных звука и несколько носовых; может эта комбинация заставляет вас чувствовать резкость, или дополнительно несколько твердых дентальных тоже помогли? Как бы то ни было, жестко или нет, я не хочу менять ничего.
Я не хочу использовать "day's" и "night's"; я нахожу это тяжелым и ненужным. Читателю должно быть достаточно ясно, что "день и ночь" являются здесь лишь одной двойной сутью или двумя гончими в одной своре, преследующими обычную добычу.
- 1948
***
"Lulling" никогда не подойдет. Оно слишком декоративно, романтично я мягко. Я поставил "slumber" на его место.
***
A Panergy that harmonised all life
Не думаю, что слово "Panergy" зависит в своем значении от слова "energies" в предыдущей строке. Предлагаемая "Panergy" является самосуществующей тотальной силой, которая может нести космические энергии в себе и является их причиной, но не быть образованной ими.
- 1948
***
Я совершенно не способен почувствовать поэтическую плоскость, в которой вы обвиняете строку
All he had been and all that now he was
Без сомнения, манера крайне проста, пряма и без прикрас, но это же может быть сказано и о бесчисленном множестве хороших строк в поэзии и даже о некоторых великих строках. Если здесь есть стиль, если здесь есть сбалансированный ритм (рифма не обязательна), сбалансированный язык и смысл (ибо комбинация этих двух элементов всегда создает хороший стиль), и если строка или пассаж, в котором она стоит, имеет какой-то подъем или глубину, или другое поэтическое качество в идее, которую она выражает, тогда она никак не может быть плоской и никакая подобная строка или пассаж не могут быть отложены в сторону как прозаические.
- 1946
***
Ваши новые возражения против строки
All he had been and all that now he was
являются чем-то противоречащим себе. Если строка имеет ритм и выразительность, которые делают ее поэтической, тогда это должно быть хорошей поэзией; но я полагаю, что то, что вы имеете в виду, является прекрасной или возвышенной поэзией. Я бы сказал, что моя строка является хорошей поэзией и поднимается дальше к своему последующему контексту, который дает ей ее полное поэтическое значение и содержание, эволюция внутреннего существа и резкий конец или провал всего, что было сделано, если оно внезапно не превзойдет себя и не станет чем-то более великим. Я не думаю, что эта строка в своем контексте является просто проходной, но я допускаю, что она менее возвышена и интенсивна, чем предшествующий или последующий текст. Я не вижу, как избежать этого без потери смысла всего этого текста, опустив что-то необходимое для его эволюции или же пожертвовав выразительностью, там где она должны быть прямой или чистой и обнаженной в своей ясности. Во всяком случае, исправленная версия — "All he had been and all towards which he grew" — ликвидирует всякую возможность того, что строка станет просто проходной, поскольку она поднимает и идею, и выразительность через живость образа, которая дает нам почувствовать, а не просто подумать, живую эволюцию во внутреннем существе Ашвапати.
- 1946
5
Вы попросили меня прокомментировать комментарии вашего друга Х относительно моей поэзии и особенно относительно Савитри. Но, во-первых, это необычно для поэта критиковать критику своих критиков, хотя некоторые, вероятно, это делали; поэт пишет для своего собственного удовлетворения, его собственный восторг — в поэтическом творчестве или в самовыражении, и он оставляет свою работу миру, и, скорее, потомкам, чем современному миру, предоставляя тому признавать или игнорировать, судить или оценивать в соответствии с его восприятием или его удовольствием. Что до современного мира, то поэту могут сказать, что он бросил свою поэму в лицо этому миру и оставил его возмущаться таким обхождением как неприятной пощечиной, как были расценены современным миром ранние поэмы Вордсворта и Китса, или он может принять их как резкие но привлекающие внимание, что обычно было удачей для великих поэтов в античных Афинах и Риме и для таких поэтов, как Шекспир и Теннисон в современные времена. Потомки не всегда подтверждают вердикт современников, очень часто меняют его, забывают или умаляют достоинства писателя, возведенного на трон славой среди современников, или поднимают на великие высоты работу, мало ценившуюся или игнорировавшуюся его собственным временем. Единственно, что безопасно для поэта, это найти свой собственный способ игнорировать удары и ласку критиков; это не его дело, отвечать им. Затем вы просите меня исправить неправильный поворот, который сделал критический ум вашего друга; но как определить, что есть правильный поворот, а что есть неправильный, когда критическое суждение зависит обычно от персональной реакции, обусловленной темпераментом критика, его эстетическими склонностями или ценностями, правилами или канонами, которые утвердились в его интеллекте и соответствуют точке зрения, с которой его ум получает все, что бы ни приходило на его суд; именно это является правильным для него, хотя может видеться неправильным другому темпераменту, эстетической интеллектуальности или ментальной точке зрения. Суждения вашего друга, в соответствии с его собственным мнением о них, похоже, обусловлены чувствительным темпераментом, прекрасно сбалансированным на своей собственной основе, но ограниченным в своих высоких оценках, ясным и открытым для определенного рода поэтического творчества, замкнутым с другого рода творчеством, закрытым и холодным по отношению к ним или чрезмерно уничижительным. Это достаточно объясняет его очень отличающиеся друг от друга реакции на две поэмы. На Descent и Flame-Wind, которыми он неприкрыто восхищается, и на Савитри. Но как бы то ни было, раз вы спрашиваете меня, я отвечу и коснусь в нашем разговоре некоторых деталей, и сообщу свои собственные комментарии к его комментариям и свои собственные суждения о его суждениях. Это может занять достаточно много места; ибо если уж делать это, то максимально ясно и тщательно. У меня может найтись также и что сказать о природе и цели моей поэмы и технике, необходимость которой была продиктована новизной этой цели и природы.
Позвольте мне начать с некоторых деталей, на которых он делает упор, чтобы убрать их с пути. Его детальные интеллектуальные резоны в его суждениях кажутся мне часто произвольными и привередливыми, иногда основанными на неправильном понимании, а потому несостоятельными или же, может быть, состоятельными в других областях, но здесь не приложимыми. Возьмите, например, его нападение на использование мною предложного оборота. Здесь, мне кажется, он пал жертвой грамматического наваждения и смешал в кучу под названием предложного оборота множество различных оборотов, некоторые из которых вообще не принадлежат к этой категории. В строке
Lone on my summits of calm I have brooded with voices around me
такого оборота нет; ибо я вовсе не имел в виду "на моих спокойных вершинах", а намеревался прямо выразить естественный и простой смысл слова. Если я пишу "поля красоты" или "ходьба по путям истины", я не ожидаю, что это сочтут означающими "в прекрасных полях" или "по путям истинным"; то же и с "вершинами покоя", я имею в виду "вершины покоя" и ничего более; эта фраза подобна "He rose to high peaks of vision" или "He took his station on the highest summits of knowledge". Покой — это покой высшего духовного сознания, к которому поднялась душа, делая эти вершины своими собственными и глядя вниз с их высших высот на все внизу: в духовном переживании, в оккультном видении или чувстве, которые сопровождают его, этот покой ощущается не как абстрактное качество или ментальное состояние, а как нечто конкретное и массивное, самосуществующая реальность, которой достигают, так что душа, встающая на свои пики, является, скорее, осязаемым фактом переживания, чем поэтическим образом. Затем возьмите фразу "A face of rapturous calm", он, похоже, думает, что это просто оборот речи, подстановка предложного оборота вместо эпитета, как если бы я собирался сказать "восторженно спокойный лик" но вместо этого сказал "лик покоя восторженного", чтобы достигнуть незаконного и бессмысленного риторического эффекта. Ничего подобного я делать не собирался, ничего столь банального, убогого и бедного по своему смыслу: я имел в виду лицо, которое было выражением или, скорее, живым образом восторженного покоя высшего и бесконечного сознания,— он действительно вполне мог быть "Бесконечности центром". Лицо освобожденного Будды, как его представляет нам индийское искусство, является подобным выражением или образом покоя Нирваны и могло, я думаю, вполне законно быть описано как лицо нирванического покоя, и это была бы подходящая и живая фраза, а не уродливое ухищрение или завиток риторики. Нужно помнить, что покой Нирваны или покой верховного Сознания является для духовного переживания чем-то самосуществующим, имперсональным и вечным, а не зависящим от персоны — или лица,— которая его проявляет. В этих двух пассажах я беру на себя смелость счесть критику Х ошибочной в ее основе и, следовательно, неприемлемой.
Далее, там есть строки из Песен Моря:
The rains of deluge flee, a storm-tossed shade,
Over thy breast of gloom…
"Thy breast of gloom" здесь используется не как просто риторическая и бессмысленная вариация "твоей мрачной груди": это с большей легкостью воспринималось бы именно так, если бы это было человеческая грудь, хотя даже в этом случае это могло бы быть полностью оправдано в соответствующем контексте; но это — грудь моря, образ для обширной протяженности, поддерживающий и отражающий, или подчиненный настроениям или движениям воздуха и неба. В описании пассажа о потоках ливня, текущих по груди моря, было намерение представить картину штормовой мечущейся тени, пересекающей обширный мрак: именно на мраке должно было быть сделано ударение и с ним была связана основная идея, а грудь или протяженность является лишь поддержкой, а не главной вещью: это не могло быть внушено просто "твоей мрачной грудью". Предложный оборот не обязательно должен быть искусственным, заменяя прилагательное; например, "мир мрака и ужаса" означает нечто большее, чем "мрачный и ужасный мир", это выносит вперед мрак и ужас как самую природу и конституцию, все содержимое мира, а не просто его атрибуты. Также если кто-то написал: "Его тоже ты бросишь к своему мечу остроты" или "бросишь в свои ямы ужаса", будет ли это просто означать "твой острый меч" и "твои ужасные ямы"? а может то, что острота и ужас должны, скорее, указывать или представлять грозные силы, чьим инструментом является меч и чьим жильем или логовом являются ямы? Это было бы риторическим, однако это было бы риторическим, но не бессмысленным, а имеющим в себе значение и силу. Риторическое — это может быть слово, которым мы можем колотить что-то, что нам не нравится; но риторика того или иного рода всегда была великой частью лучшей литературы мира; Демосфен, Цицерон, Боссюэ и Бёрк были риториками, но их уровень их работы стоит среди величайших прозаических стилей, которые были оставлены нам. В поэзии обвинение в риторике может быть выдвинуто против таких строк, как у Китса
Thou wast not born for death, immortal Bird!
No hungry generations tread thee down.…
В заключение, в переводе Банде Матарам есть "мечи сияния". Это может вызвать осуждение критика за выражение, которое могло быть использовано и, вероятно, должно было быть использовано в стихе как простой эквивалент "сияющих мечей"; но для кого-то другого, обладающего алертным воображением, это может означать в определенном контексте нечто большее, чем это, мечи, которые испускают блеск и, похоже, сделаны из света. Х говорит, что исп...
Продолжение на следующей странцие...
