.
* * *
После того как человека вволю истерзает и утомит собственная его
чувствительность, он приходит к убеждению, что надо многое забыть,
надо жить сегодняшним днем, одним словом, каплю за каплей впитывать
утекающую жизнь.
* * *
Из всех разновидностей лицемерия самая пристойная-это ложная
скромность.
* * *
Нам говорят, что мы должны, не жалея стараний, каждодневно из-
бавляться от какой-нибудь своей потребности. Это верно. И всего настоя-
тельнее следует уничтожать в себе потребности, порожденные самолюбием:
они особенно тиранят нас и потому с ними надо бороться особенно упорно.
* * *
Нередко приходится видеть, как люди слабодушные, которым довелось
провести много времени в обществе людей более крепкого закала, силятся
возвыситься над собственным своим характером. Притязания эти так же
смешны, как потуги дурака на остроумие.
* * *
Добродетель, как и здоровье, нельзя назвать высшим благом. Она
не столько благо, сколько его местонахождение. Утверждать, что добро-
детель непременно приносит счастье, тоже нельзя; с уверенностью можно
сказать лишь, что порок влечет за собой несчастье. Стремиться к добро-
детели нужно главным образом потому, что она-полная противополож-
ность пороку.
Глава 3
О ВЫСШЕМ ОБЩЕСТВЕ. ВЕЛЬМОЖАХ, БОГАЧАХ
И СВЕТСКИХ ЛЮДЯХ
Жизнь по книгам не узнаешь - об этом уже не раз говорили; умалчи-
вали лишь об одном - о причине этого. Она же такова: знание жизни
складывается из множества разрозненных наблюдений, но самолюбие не
позволяет нам делиться ими с кем бы то ни было, даже с лучшим дру-
гом, - мы боимся, как бы нас не сочли людьми, чье внимание поглощено
одними лишь мелочами, хотя мелочи эти очень важны для успеха в боль-
ших делах.
* * *
Просматривая мемуары и другие литературные памятники времен
Людовика XIV, мы убеждаемся, что в ту пору компании самого дурного
тона было присуще нечто такое, чего не хватает лучшему обществу наших
дней.
Когда общество не скреплено разумом, не оживлено чувством, когда
в нем нет неподдельной благожелательности и обмена достойными мыс-
лями, что видит в нем большинство его сочленов? То ярмарку, то игор-
ный притон, то постоялый двор, то лес, то разбойничий-вертеп, то пуб-
личный дом.
* * *
Мы можем представить себе светское общество в виде здания, состоя-
щего из ниш и каморок б6льших или меньших размеров. Эти ниши и
каморки соответствуют разным местам в обществе с их прерогативами,
правами и т. д. Места постоянны, а люди, занимающие их, приходят и
уходят. Люди то велики ростом, то малы, но никогда или почти никогда
не соответствуют своему месту. Вот скорчившийся исполин, сидящий
в клетушке на корточках, а вон карлик, затерянный под аркадой; словом,
ниши и статуи редко подходят друг к другу. Вокруг здания теснится
толпа. Это все люди разного роста, и каждый из них ждет, когда же для
него освободится хоть какая-нибудь каморка. В надежде получить ее
они наперебой выхваляют свое происхождение и связи: кто попытался бы
объяснить свои притязания тем, что место должно соответствовать чело-
веку, как футляр инструменту, того немедленно освистали бы. Даже со-
перники не решаются попрекнуть друг друга подобным несоответствием.
* * *
Избыв свои страсти, люди уже не в силах жить в обществе: с ним
можно мириться лишь в том возрасте, когда источником наслаждения
для нас служит желудок, а средством убить время-собственная персона.
Чиновники и судейские знают двор и то, чем он живет в данную
минуту, примерно так же, как знает свет школьник, который получил
отпускной билет и разок пообедал вне стен коллежа.
* * *
Все, что говорится в гостиных, в салонах, на званых ужинах, в собра-
ниях и в книгах, даже в тех, цель которых-рассказать нам об обще-
ствен-все это ложь или, в лучшем случае, полуправда. Про такие раз-
говоры уместно сказать по-итальянски оper lа predicaп или по-латыни
'Для красного словцап (итал.) оad populum pllalerasп.(4) оКраснобайство
для публикип (лат.). По-настоящему же правдиво только то, что, не
лукавя, говорит у камелька другу порядочный человек, многое повидав-
ший и многое уразумевший. Такие беседы порою давали мне больше,
чем книги и обычная светская болтовня: они быстрей выводили меня
на верную дорогу и учили глубже мыслить.
* * *
Все мы не раз замечали, как сильно действует на душу несходство
наших представлений о предмете с самим этим предметом; но особенно
наглядно убеждаешься в этом, когда такое несходство обнаруживается
неожиданно и мгновенно. Представьте себе, что вы гуляете вечером по
бульвару и видите прелестный сад, в глубине которого стоит со вкусом
освещенная беседка. Вы замечаете группы хорошеньких женщин, боскеты;
из глубины аллеи к вам доносится смех. Прелестницы так стройны, что
вам кажется-это нимфы, и т. д. Вы осведомляетесь, кто вон та дама; вам
отвечают: оГоспожа де Б* хозяйка дома. . .п. К несчастью, вы с ней зна-
комы. Чары рассеялись.
Вы встречаете барона де Бретейля. Он принимается рассказывать
о своих любовных похождениях, невзыскательных интрижках и пр., а в за-
ключение показывает вам портрет королевы в оправе, имеющей вид
усыпанной бриллиантами розы.
* * *
Глупец, чванящийся орденской лентой, стоит в моих глазах ниже того
чудака, который, предаваясь утехам, заставлял своих любовниц втыкать
ему в зад павлиньи перья. Второй, по крайней мере, испытывал наслажде-
ние. .Но первый!.. Барон де Бретейль куда ничтожнее Пейсото.
* * *
Пример Бретейля доказывает, что можно таскать в карманах полтора
десятка усыпанных бриллиантами монарших портретов и при этом оста-
ваться дураком.
* * *
Глуп, глуп. . . А не слишком ли вы щедры на это слово? Не слишком ли
строги? В чем, собственно, глупость этого человека? Он действительно
считает свою должность приложением к своей персоне, а вес и влияние
в свете-наградою за свои таланты и добродетели. Но разве остальные
чем-нибудь отличаются от него? Из-за чего же тогда весь шум?
* * *
Даже лишившись должности-будь то портфель министра или место
старшего письмоводителя, глупец сохраняет всю свою спесь и нелепое
чванство.
* * *
Умный человек всегда может привести тысячи примеров глупости и
низкой угодливости, очевидцем которых он был и которые то и дело
повторяются на наших глазах. Эти пороки столь же древни, как мо-
нархия, что убедительно доказывает их неистребимость. Из множества
слышанных мною рассказов я заключаю, что если бы обезьяны, как по-
пугаи, умели говорить, их охотно назначали бы министрами.
* * *
Нет ничего труднее, чем вывести из употребления предвзятое сужде-
ние или общепринятый оборот речи. Людовик XV несколько раз объявлял
частичное банкротство; тем не менее мы продолжаем клясться ословом
дворянинап. Не отучит нас от этой привычки и скандал с г-ном де Ге-
мене.
* * *
Стоит светским людям собраться где-нибудь в толпу, как они уже
мнят, что находятся в обществе.
* * *
Я видел людей, которые поступались совестью, чтобы угодить человеку
в адвокатском мантии или судейской шапочке, Стоит ли после этого воз-
мущаться теми, кто торгует ею ради самой мантии или шапочки? И первые
и вторые одинаково подлы, но первые, сверх того, еще и глупы.
* * *
Люди делятся на две части: у одной, меньшей, есть обед, но нет ап-
петита; у другой, большей,-отличный аппетит, но нет обеда.
* * *
Мы кормим обедами ценою в десять-двадцать луидоров таких людей,
ни одному из которых не дадим даже экю, если бы это понадобилось
ему, чтобы переварить наши роскошные яства.
* * *
Вот превосходное правило, которым следует руководиться в искусстве
насмешки и шутки: осмеивать и вышучивать нужно так, чтобы осмеян-
ный не мог рассердиться; в противном случае считайте, что шутка не
удалась.
* * *
М * сказал как-то, что главная моя беда - неумение примириться с за-
сильем глупцов. Он был прав: я убедился, что, вступая в свет, глупец
с самого начала обладает существенным преимуществом передо мной -
он оказывается там среди себе подобных, совсем как брат Лурди во
дворце Глупости:
И всем он так доволен в зданье том,
Что мнит себя в монастыре родном.
* * *
Когда мы видим, как плутуют маленькие люди и разбойничают санов-
ные особы, нас так и подмывает сравнить общество с лесом, который
кишит грабителями, причем самые опасные из них-это стражники, об-
леченные правом ловить остальных.
* * *
Светские люди и царедворцы определяют стоимость человека или по-
ступка по некоему ценнику условностей, а потом изумляются, что попали
впросак. Они похожи на математиков, которые сначала придали бы пере-
менным величинам задачи произвольные значения, а потом, подставив
на их место значения истинные, удивлялись бы, почему в итоге у них
получается несуразица.
* * *
Порою мне кажется, что те, из кого состоит светское общество, втайне
знают истинную себе цену. Я не раз замечал, что они уважают людей,
которые нисколько с этим обществом не считаются. Нередко, чтобы стя-
жать уважение света, нужно лишь глубоко презирать его, и притом пре-
зирать откровенно, искренне, прямодушно, без притворства и бахвальства.
* * *
Свет настолько достоин презрения, что немногие честные люди, кото-
рых можно в нем встретить, уважают тех, кто его презирает, и уважают
именно за это.
Дружба придворных, прямодушие лисиц, общество волков.
* * *
Я советовал бы всякому, кто добивается милостей от министра, обра-
щаться к нему с видом скорее печальным, чем радостным: люди не любят
тех, кто счастливее их.
* * *
В обществе, особенно в избранном, все искусственно, все рассчитано
и взвешено, даже самые располагающие к себе непритязательность и
простота. Это правда-жестокая, но бесспорная. Я знавал людей, у ко-
торых непринужденный, казалось бы, порыв оказывался на самом деле
лишь ловким ходом, обдуманным, правда, молниеносно, но тем не менее
очень тонко. Встречал я и таких, что соединяли самую трезвую расчетли-
вость с напускным простодушием, легкомыслием и беззаботностью - точь-
в-точь кокетка в неглиже столь искусном, что оно кажется совершенно
безыскусным. Все это досадно, но, как правило, необходимо: горе чело-
веку, обнаружившему свои слабости и пристрастия даже перед самыми
близкими людьми1 Я не раз наблюдал, как, случайно проникнув в нашу
тайну, друзья ранят потом наше самолюбие. Не допускаю даже мысли,
что в нынешнем обществе (я имею в виду общество высшее) хотя бы
один человек решился раскрыть лучшему другу глубины своей души,
свой истинный характер и, в особенности, свои слабости. Повторяю еще
раз: в обществе нужно лгать, и притом настолько тонко, чтобы вас не
заподозрили во лжи и не начали презирать, как дрянного фигляра, зате-
савшегося в труппу отличных актеров.
* * *
Человек, обласканный государем и после этого воспылавший любовью
к нему, напоминает мне ребенка, который, поглядев на величавую процес-
сию, мечтает сделаться священником, а побывав на параде, решает стать
солдатом.
* * *
Фавориты и сановники стремятся подчас окружать себя выдающимися
личностями, но предварительно так унижают их, что отталкивают от себя
всякого, кто не вовсе лишен стыда. Я знавал людей, которые рады
были бы стать угодниками любого министра или фаворита; однако обра-
щение, которому они подвергались, приводило их в такое негодование,
что и человек, наделенный самыми совершенными добродетелями, не
мог бы возмущаться сильнее. Некто говаривал мне: оВельможам хочется,
чтобы мы позволили попирать себя не за благодеяния, а за надежду
на них; они пытаются купить нас не за наличные, а за лотерейный билет.
Я знаю плутов, которых они по видимости не третируют и которым, не-
смотря на это, удалось вытянуть из них не больше, чем честнейшим людям
на светеп.
Какие бы деяния и подвиги ни совершил человек, какие бы подлин-
ные и величайшие услуги он ни оказал стране или даже двору, они
остаются лишь...
Продолжение на следующей странцие...
