а
голове, теперь они встали на ноги. У них всегда были недостатки, даже
пороки, но это-недостатки их натуры, а не чудовищные извращения,
привитые чудовищным правительством'п. Эта формулировка очень су-
щественна для мировоззрения Шамфора. Придерживаясь руссонстских
взглядов, но отнюдь не считая оестественного человекап совершенством.
наделенным всеми добродетелями, он утверждал, что тирания уродует
людей, воспитывая в них не присущие им от природы свойства. И когда
французский народ сверг тиранию, Шамфор стал надеяться на век если
не золотой, то по крайней мере разумный.
Шамфору принадлежат афоризмы, которые дожили до наших дней,
хотя об авторстве его все давно забыли. Это он придумал название для
брошюры аббата Сийеса: оЧто такое третье сословие? Все. Чем оно вла-
деет? Ничемп. И он же бросил лозунг оМир хижинам, война дворцамп.
Шамфор не любил речей, произносил их редко, а когда произносил, то
оставался верен своей афористической манере. о_Я - все, остальные -
ничто"-вот что такое деспотизм... _Я - это мой ближний, мой ближ-
ний-это я" - вот что такое народовластиеп (стр. 90) - такова одна
из его речей, в которой, так же как в высказываниях по поводу акаде-
мий и пенсий, заключена суть позиции Шамфора по отношению к ста-
рому режиму и революции. Он был демократом до мозга костей, нена-
видел привилегии любого сорта и вида, считал свободу величайшим и
необходимейшим благом для человечества. На первых порах он горячо
приветствовал революцию, его не испугали ее крайности-слова о том,
что авгиевы конюшни не чистят метелочкой, тоже принадлежат ему. Он
дружил с якобинцами, был даже одним из организаторов якобинского
клуба, но, когда начался террор, принять его не смог.
В 1792 г. он был назначен директором Национальной библиотеки.
Времена становились все суровее, но Шамфор ни в чем не менял своего
поведения и продолжал говорить то, что думал. Заслуги Шамфора перед
республикой были велики, к нему относились снисходительно, пока им
специально не занялся один из сотрудников библиотеки, некто Тобьезен-
Дюби, метивший на его место. Он записывал словечки Шамфора и стро-
чил доносы. оВо имя Республики никаких полумер! Сотрите в порошок
этих людей, недостойных иной участи, и пусть патриоты радуются при
'" Там же, стр. 310.
виде своих врагов, поверженных во прахп,"-вот образец литературных
упражнений Дюби. Шамфор ответил на его клевету печатно.'* И все же
она возымела действие, тем более что в это время Шамфор отказал
Эро де Сешелк) в просьбе написать брошюру против свободы слова.
21 июля 1793 г. Шамфора арестовали и посадили в тюрьму Ле Малло-
нет. Через несколько дней его выпустили, приставив к нему и его знако-
мым, выпущенным вместе с ним, жандарма, которого они должны были
совместно содержать.
Тюрьма произвела на Шамфора тягчайшее впечатление. Он говорил
потом, что это не жизнь и не смерть, а для него невозможна середина: он
лолжен или видеть небо, или закрыть глаза под землей. И он поклялся,
что покончит с собой, если его опять арестуют. На воле он продолжал ост-
рить, и через месяц жандарм предъявил ему новый ордер на арест. Щам-
фор попросил позволения выйти в другую комнату и там выстрелил себе
ц голову. Вот как он сам рассказал впоследствии об этом своему другу,
литератору Женгене: оЯ пробуравил себе глаз и переносицу, вместо того
чтобы размозжить череп, потом искромсал горло, вместо того чтобы его
перерезать, и расцарапал грудь, вместо того чтобы ее пронзить. Наконец,
я вспомнил Семену и в честь Сенеки решил вскрыть себе вены. Но он
был богат, к его услугам было все: горячая ванна, любые удобства, а я
бедняк, ничего такого у меня нет. Я причинил себе чудовищную боль -
и без всякого прока. Впрочем, пуля у меня по-прежнему в черепе, а это
главное. Немногим раньше, немногим позже-вот и всеп.
Истекающего кровью, его перенесли на кровать, и там он твердым
голосом продиктовал следующее: оЯ, Себастьен-Рок-Никола Шамфор,
заявляю, что предпочитаю умереть свободным человеком, чем рабом от-
правиться в арестный дом; заявляю также, что если меня, в моем тепе-
решнем состоянии, попытаются потащить туда, у меня еще достанет сил
успешно завершить то, что я начал. Я свободный человек. Никогда меня
не заставят живым войти в тюрьмуп.'* Все, естественно, считали, что он
не выживет. Тем не менее к нему и на этот раз приставили жандарма,
которого, опять-таки, он сам должен был содержать. Но Шамфор опра-
вился, начал даже ходить, перебрался на другую, более дешевую квар-
тиру: после того как он был принужден подать в отставку, средств к су-
ществованию у него совсем почти не было. Впрочем, прожил он недолго.
Через несколько месяцев одна из его ран нагноилась, и 13 апреля 1794 г.
Шамфор умер.
Умирая, он сказал аббату Сийесу: оМой друг, я ухожу, наконец, из
этого мира, где человеческое сердце должно или разорваться, или оледе-
" Цит. по: Chamfort. Mallimes et pensms. Presentation par Claude Roy, Paris,
1963. p. 12.
" Sebastien Chamfort a ses concitoyens en reponse aux calomnies de Tobiesen-Duby.
In: Oeuvres completes de Chamfort, t. V, pp. 325-326.
'* См.: Glinguene). Notice sur Chamfort. In: Oeuvres de Chamfort, recueillio
et publiees par un de ses anils, I. I. Paris, [1795], pp. LX-LXH.
нетьп.'* За гробом Шамфора-в те времена это было актом большого
мужества-шли три человека: Сийсс, Ван-Прат и Женгене.
Приблизительно год спустя П.-Л. Редерер попытался подвести итог
литературной деятельности Шамфора, выступив на страницах оЖурналь
де Парип со статьей оДиалог между редактором и другом Шамфорап.
Как видно уже из заглавия, статья написана в форме разговора двух
-людей, один из которых спрашивает, а второй отвечает. На вопрос ре-
дактора, что же сделал для революции Шамфор, не напечатавший о ней
ни строчки, следует ответ: оШамфор печатал непрерывно, только печатал
он в умах своих друзей. Он не оставил произведений, написанных на бу-
маге, но все, что он говорил, будет когда-нибудь написано. Его слова
долго будут цитировать, будут повторять их во многих хороших книгах,
ибо каждое его слово-сгусток или росток хорошей книгип. И дальше:
оЧтобы [мь1сль] стала общим достоянием, ее должен отчеканить человек
красноречивый, тогда чеканка будет тонкая и четкая, а проба- полновес-
ная. Шамфор не переставал чеканить такую монету, порою - из чистого
золота. Он не сам раздавал ее людям, этим охотно занимались его друзья.
И нет сомнения, что он, ничего не написавший, больше оставил после себя,
чем те люди, которые столько писали за эти пять лет и произносили
столько словп.
Редерер говорил это, не зная и даже не подозревая, что труд всей
жизни его друга сохранился. Между тем после смерти Шамфора Жен-
гене обнаружил папки с его записями. Возможно, кое-что и пропало, но
большая часть была спасена. Эти заметки на клочках бумаги и есть
-оМаксимы и мыслип, оХарактеры и анекдотып,-словом, все, что со-
ставляет живое литературное наследие Шамфора. Произведения, напеча-
танные при его жизни и принесшие ему кратковременную известность-
стихи, пьесы, похвальные слова,-теперь устарели и не представляют
большого интереса, если не считать подписей к оКартинам революциип.
Материалы же, собранные им для труда, который он хотел озаглавить
оТворения усовершенствованной цивилизациип, стали памятником чело-
веческой мысли, вызывающей отклик и через полтораста лет.
Впервые оМаксимып и оАнекдотып появились в свет в 1795 г. - их
издал Женгене, предпослав книге рассказ о жизни и смерти Шамфора.
Конечно, очень ощущается, что не автор подготовил книгу к печати.
В ней есть повторения, проходные, малозначительные пассажи. Особенно
это относится к оХарактерам и анекдотамп. Тем не менее книга и в та-
ком виде достаточно едина, значительна и по-новому освещает темы, раз-
работанные предшественниками Шамфора в жанре моралистики.
Если обратиться к Монтеню, Ларошфуко, Лабрюйеру, то общим
у этих столь различных писателей-моралистов оказывается их взгляд на
неизменность человеческой природы, который согласуется со всем мировоз-
" Там же.
" Deuvres completes de Chain fort, t. V, pp. 346-347.
зрением философов-рационалистов. Меняются формы проявления корысти,
тщеславия, честолюбия, но существо их остается тем же. Поэтому не
только бесполезны, но и вредны попытки коренного переустройства лю-
бого социального строя. Начинать надо с человека. Если удастся изме-
нить его к лучшему, усовершенствуется и общество. Добиться этого
можно, только разъяснив людям, что порок ничего хорошего им не сулит
и что в конечном счете добродетель выгоднее. Заняться таким разъясне-
нием должны философы и писатели.
Монтень в доказательство того, что человеческая природа всегда и
везде одинакова, привлекает широчайший материал, черпая примеры на
истории и Древней Греции, и Рима, и, конечно, Франции. Политические
и социальные перемены не вносят, с его точки зрения, существенных
поправок в эту природу. Более того, любая ломка общественного строя
может привести к следствиям неожиданным и гибельным. оЯ разочаро-
вался во всяких новшествах, в каком бы обличий они нам не явля-
лись, и имею все основания для этого, ибо видел, сколь гибельные
последствия они вызываютп,-пишет он в 23-й главе первой части
оОпытовп. Нигде не становясь в позу проповедника, невозможную для
этого великого скептика, он все же исподволь старается внушить читателю,
насколько неудобен, обременителен порок и насколько существование чело-
века, которым руководит разум, спокойнее и приятнее, чем жизнь того,
кто подчиняется страстям.
Этическая система Ларошфуко еще асоциальнее, герметичнее.
Стараниями автора из нее изъято все, что носит следы конкретной исто-
рической обстановки. С каждым новым изданием Ларошфуко все больше
очищал свою книгу от упоминаний конкретных лиц и реальных событий.
Людьми правит корысть-это положение он хочет сделать универсаль-
ным, хочет вынести его за скобки всей истории человечества. Систему
свою, основанную на наблюдениях над современной жизнью, он строит
как незыблемую и вненсторическую. Ларошфуко не учит, а только кон-
статирует, предоставляя людям самим делать выводы.
Лабрюйер, живший во второй половине XVII в., уже куда историчное
Ларошфуко. Его придворные, судейские, горожане относятся к опреде-
ленной стране и эпохе. Он широко пользуется литературными опортре-
тами с ключомп, т. е., не называя оригиналов, рисует их с такой досто-
верностью, что его современники мгновенно узнают и называют тех, кого
он имел в виду. Тем не менее он остается верным эстетике классицизма и
характеры его одноплановы: ханжа-это только ханжа, болтун-только
болтун, рассеянный-только рассеянный. Они не люди, а типы, свой-
ственные всем временам и народам. оНельзя свести содержание моего
труда к одному королевскому двору и к одной стране, - пишет Ла-
" М. Монтень. Опыты. кн. 1. Изд. 2. М-Л., 1958, стр. 152.
брюйер в предисловии к оХарактерамп,-это... исказит его замы-
сел, состоящий в том, чтобы изобразить людей вообщеп.
Как и Монтень, Лабрюйер считал, что лучший строй-это тот, при
котором человек родился. оКогда человек, не предубежденный в пользу
своей страны, сравнивает различные образы правления, он видит, что не-
возможно решить, какой из них лучше: в каждом есть свои дурные и
свои хорошие стороны. Самое разумное и верное-счесть наилучшим тот,
при котором ты родился, и примириться с нимп. Отсюда вывод: менять
надо не политическую систему, а существо человека. В отличие от Мои-
теня и Ларошфуко Лабрюйер откровенно поучает; более того, он видит
в этом смысл существования литературы, так как, с его точки зрения, для
писателей онет и не может быть награды более высокой и бесспорной,
чем перемена в нравах и образе жизни их читателей и слушателей. Гово-
рить и писать стоит только для просвещения людомп. В этом вопроса -
да и в ряде других - Лабрюйер уже полностью сближается с просветите-
лями XVIII в.
Иные предпосылки у Шамфора. В отличие от Монтеня, Ларош-
фуко, Лаб...
Продолжение на следующей странцие...
