хозяину его; но это - виноградарь, ожидающий с алмазным ножом, -
- твой великий избавитель, о душа моя, безымянный - только будущие песни найдут ему имя! И поистине, уже благоухает твоё дыхание будущими песнями, -
- уже пылаешь ты и грезишь, уже пьёшь ты жадно из всех глубоких, звонких колодцев-утешителей, уже отдыхает твоя тоска в блаженстве будущих песен! -
О душа моя, теперь я дал тебе всё и даже последнее своё, и руки мои опустели для тебя: в том, что я велел тебе петь, был последний мой дар!
За то, что я велел тебе петь, скажи же, скажи: кто из нас должен теперь - благодарить? - Но лучше: пой мне, пой, о душа моя! И предоставь мне благодарить! -
Так говорил Заратустра.
Другая танцевальная песнь
1
"В твои глаза заглянул я недавно, о жизнь: золото мерцало в ночи глаз твоих - сердце моё замерло от этой неги:
- челн золотой, как в зерцале, мерцал там на водах ночных, точно качалка, ныряющий, и всплывающий, и всё снова и снова кивающий челн золотой!
На стопу мою, падкую к танцу, ты метнула свой взор, свой качально улыбчивый, дымчатый, вспыльчивый взор:
Только дважды коснулась ручонками ты погремушки своей - и уже закачалась нога моя в приступе танца. -
Пятки мои покидали уже землю, замер я на носках, тебе внемля: ведь уши танцора - в цыпочках его!
К тебе прыгнул я - ты отпрянула вмиг; и лизнули меня на лету зашипевшие змейки волос вдруг взлетевших твоих!
От тебя я отпрыгнул назад и от змей твоих прикасаний; ты стояла уже, обернувшись слегка, и глаза были полны желаний.
Глазами розня, учишь меня ты стезям криведным; на стезях криведных учится стопа моя - козням!
Я люблю тебя дальней, ты вблизи мне пуще неволи; твоё бегство манит меня, поиск твой полонит меня - я страдаю, но ради тебя разве я не готов и к юдоли!
Ты, чей холод, как зуд, чьё презренье - искус, чей уход, точно жгут, чья насмешка - укус:
- ты ль не была ненавистна всегда, ты, вязальщица, повивальщица, зазывальщица, домогальщица и находчица! Ты ль не была и любима всегда, непорочная, нетерпячая, ветроногая, детоокая грехотворица!
Куда же ты тащишь меня, неугомонка и невиданка? И вновь избегаешь меня, сладкая-сладкая горлица и грубиянка!
Я в танце несусь за тобою, я с ритмом твоим неизбытно един. Где же ты? Протяни мне руку! Ну, хоть палец один!
Здесь пещеры и дебри - мы же заблудимся вместе! Стой! Да потише! Не видишь ли ты, как мелькают вокруг стаи сов и летучие мыши?
Ты сова! Ты летучая мышь! Ты охоча меня дразнить? Где мы, где? У собак, видно, ты научилась так тявкать и выть.
Зубки белые скалишь прелестно на меня ты без слов, и сверлят меня злючие глазки из кудластых твоих завитков!
Что за пляс одурелый, точно буян; я охотник - решай, кто мне ты: ловчий пёс или лань?
Ну, злая прыгунья, ко мне! Да живее, мигом! Ну-ка вверх! И барьер! Горе мне! Я и сам вот плюхнулся, прыгнув!
О, взгляни, я лежу, ты, спесивица, и молю о милости! Мне бы с тобою бродить да бродить по тропинкам жимолостным!
- по тропинке любви сквозь кусты пятнастые, немые! Или там вдоль озера: в нём резвятся и пляшут рыбки золотые!
Ты устала? Взгляни, вон овцы, и в воздухе завечерело: ну разве не сладко уснуть под звуки пастушьей свирели?
Ты валишься с ног? Я тебя понесу, опусти только руки! И если ты хочешь пить, скажи - я нашёл бы, чем тебя утолить, но тебе не до этой услуги!
- О, что за чертовка, плутовка, так ловко исчезла змеёю-скользянкой! Куда? Но от рук два пятна на лице горят, точно красные ранки!
Я, право, устал изрядно пастушить твоих ягнят! До сих пор, о ведьма, я пел для тебя, нынче ты завизжишь - у меня!
Будешь плясать и ахать плётке моей вслед! Я не забыл-таки плётку? - Нет!"
2
Так отвечала мне жизнь тогда и при этом зажала изящные ушки свои:
"О Заратустра! Не щёлкай так страшно своей плёткой! Ты ведь знаешь: шум убивает мысли - а ко мне как раз пришли такие нежные мысли.
Мы с тобою оба - сущие недобродеи и незлодеи. По ту сторону добра и зла обрели мы свой остров и зелёный свой луг - мы вдвоём, одни! Уже оттого и должны мы ладить друг с другом!
И если мы и не любим друг друга от чистого сердца, - то гоже ли злиться на то, что не любишь от чистого сердца?
И что я лажу с тобою, и часто слишком лажу, ты знаешь это: и всё оттого, что ревную тебя я к мудрости твоей. Ах, эта мудрость, полоумная старая дура!
Если бы мудрость твоя сбежала однажды от тебя, ах! тогда мигом сбежала бы от тебя и моя любовь".
Тут жизнь задумчиво оглянулась вокруг и тихо сказала: "О Заратустра, ты мне недостаточно верен!
Ты любишь меня вовсе не так сильно, как говоришь; я знаю, ты думаешь о том, что хочешь скоро покинуть меня.
Есть старый тяжёлый-тяжёлый колокол-ревун: он ревёт по ночам до самой твоей пещеры:
- когда ты слышишь, как колокол этот бьёт полночь, тогда между первым и двенадцатым ударом думаешь ты о том -
- ты думаешь о том, о Заратустра, я знаю это, что ты хочешь скоро покинуть меня!"
"Да, - отвечал я робко, - но ты знаешь также -" И я сказал ей нечто на ухо, прямо в её спутанные, жёлтые, безумные пряди волос.
"Ты знаешь это, о Заратустра? Этого не знает никто..."
И мы стояли лицом к лицу и глядели на зелёный луг, на который как раз набегал прохладный вечер, и плакали вместе. - И жизнь была тогда мне милее, чем вся моя мудрость когда-либо. -
Так говорил Заратустра.
3
Раз!
О, внемли, друг!
Два!
Что полночь тихо скажет вдруг?
Три!
"Глубокий сон сморил меня, -
Четыре!
Из сна теперь очнулась я:
Пять!
Мир - так глубок,
Шесть!
Как день помыслить бы не смог.
Семь!
Мир - это скорбь до всех глубин, -
Восемь!
Но радость глубже бьёт ключом!
Девять!
Скорбь шепчет: сгинь!
Десять!
А радость рвётся в отчий дом, -
Одиннадцать!
В свой кровный, вековечный дом!"
Двенадцать!
Семь печатей
(или: пение о Да и Аминь)
1
Если я прорицатель и полон того пророческого духа, что носится над высокой скалой между двух морей -
- носится между прошедшим и будущим, как тяжёлая туча, - враждебный удушливым низменностям и всему, что устало и не может ни умереть, ни жить:
готовый к молнии в тёмной груди и к лучу искупительного света, чреватый молниями, которые говорят Да и смеются, готовый к пророческим молниеносным лучам, -
- но блажен, кто так чреват! И поистине, кто должен некогда зажечь свет будущего, тому приходится долго висеть, как тяжёлая туча, на вершине скалы! -
О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец - к кольцу возвращения!
Никогда ещё не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!
Ибо я люблю тебя, о Вечность!
2
Если гнев мой некогда разрушал могилы, сдвигал пограничные столбы и скатывал старые, разбитые скрижали в отвесную пропасть, -
Если насмешка моя некогда сметала, как сор, истлевшие слова и я приходил, как метла для пауков-крестовиков и как очистительный ветер - для старых удушливых склепов, -
Если некогда сидел я, ликуя, на месте, где были погребены старые боги, благословляя мир, любя мир, возле памятников старых клеветников на мир:
ибо даже церкви и могилы Бога люблю я, когда небо смотрит ясным оком сквозь разрушенные своды их; я люблю сидеть, подобно траве и красному маку, на развалинах церквей, -
О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец - к кольцу возвращения?
Никогда ещё не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!
Ибо я люблю тебя, о Вечность!
3
Если некогда дыхание снисходило на меня от дыхания творческого и от той небесной необходимости, что принуждает даже случайности водить звёздные хороводы, -
Если некогда смеялся я смехом созидающей молнии, за которой, гремя, но с покорностью следует долгий гром действия, -
Если некогда за столом богов на земле играл я в кости с богами, так что земля содрогалась и трескалась, изрыгая огненные реки, -
ибо земля есть стол богов, дрожащий от новых творческих слов и от шума игральных костей, -
О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец - к кольцу возвращения?
Никогда ещё не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!
Ибо я люблю тебя, о Вечность!
4
Если некогда одним глотком опорожнял я пенящийся кубок с пряною смесью, где хорошо смешаны все вещи, -
Если некогда рука моя подливала самое дальнее к самому близкому, и огонь к духу, радость к страданию и самое худшее к самому лучшему, -
Если и сам я крупица той искупительной соли, которая заставляет все вещи хорошо смешиваться в кубковой смеси, -
О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец - к кольцу возвращения?
Никогда ещё не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!
Ибо я люблю тебя, о Вечность!
5
Если я люблю море и всё, что похоже на море, и больше всего, когда оно гневно противоречит мне, -
Если есть во мне та радость искателя, что гонит корабль к ещё не открытому, если есть в моей радости радость мореплавателя, -
Если некогда восклицало ликование моё: "берег исчез - теперь спали с меня последние цепи -
- беспредельность шумит вокруг меня, где-то вдали блестит мне пространство и время, ну что ж! вперёд! старое сердце!" -
О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец - к кольцу возвращения?
Никогда ещё не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!
Ибо я люблю тебя, о Вечность!
6
Если добродетель моя - добродетель танцора, и часто прыгал я обеими ногами в золотисто-изумрудный восторг;
Если злоба моя - смеющаяся злоба, живущая под кустами роз и под изгородью из лилий:
- ибо в смехе всё злое собрано вместе, но признано священным и оправдано своим собственным блаженством -
И если в том альфа и омега моя, чтобы всё тяжёлое стало лёгким, всякое тело - танцором, всякий дух - птицею; и поистине, в этом альфа и омега моя! -
О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец - к кольцу возвращения?
Никогда ещё не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!
Ибо я люблю тебя, о Вечность!
7
Если некогда простирал я тихие небеса над собою и летал на собственных крыльях в собственные небеса;
Если я плавал, играя, в глубокой светлой дали, и прилетала птица-мудрость свободы моей:
- ибо так говорит птица-мудрость: "Знай, нет ни верха, ни низа! Бросайся повсюду, вверх и вниз, ты, лёгкий! Пой! перестань говорить!
- разве все слова не созданы для тех, кто запечатлён тяжестью? Не лгут ли все слова тому, кто лёгок! Пой! перестань говорить!" -
О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец - к кольцу возвращения?
Никогда ещё не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!
Ибо я люблю тебя, о Вечность!
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ, И ПОСЛЕДНЯЯ
Ах, где в мире совершалось больше безумия, как не среди сострадательных? И что в мире причиняло больше страдания, как не безумие сострадательных?
Горе всем любящим, у которых нет более высокой вершин...
Продолжение на следующей странцие...
