вственности по требованию разума можно полагать только
такие чувства, которые каждый раз содержат в себе побуждения к
определенному действию, из обобщения которых образуется затем
определенное правило или принцип. Но удовольствие или радость есть
КОНЕЦ действия, в нем достигнута цель деятельности, и участие в чужом
удовольствии, как и ощущение своего собственного, не заключает в себе
никакого побуждения и основания к дальнейшему действию. Напротив,
жалость прямо побуждает нас к действию с целью избавить другое
существо от страдания или помочь ему. Такое действие может быть чисто
внутренним, например, когда жалость к врагу удерживает от нанесения
ему обиды или вреда, но и это во всяком случае есть действие, а не
пассивное состояние, как радость или удовольствие. Когда дело идет о
положительной помощи страдающему или нуждающемуся ближнему,
удовольствие или радость ( доставляемая этим как ему, так и самому
помогающему) есть лишь окончательное следствие и завершение
альтруистического поступка, а не основание, из которого он вытекает.
Если страдающее существо нуждается в моей помощи, то или это чужое
страдание отзывается во мне также более или менее сильным страданием,
я испытываю жалость, и в таком случае ЭТО чувство есть прямое и
достаточное основание, побуждающее меня к деятельной помощи; или же,
если чужое страдание НЕ вызывает во мне жалости или вызывает в
степени, недостаточной для побуждения к действию, тем более будет
недостаточно представление об удовольствии, которое произошло бы из
моего действия. Конечно, когда кто-нибудь в силу жалости решится
помочь страдающему существу, то он может представить себе, особенно по
воспоминаниям прежних опытов, и ту радость, которую он этим доставит
как тому существу, так и самому себе, но принимать эту сопровождающую
или привходящую мысль за действительное основание решения было бы
противно и логике, и психологическому опыту.
Итак, если с одной стороны, участие в настоящих удовольствиях и
радостях других существ, как в в состояниях достигнутого
удовлетворения, по самому понятию не может заключать в себе основания
и правила действий, а с другой стороны, условное представление будущих
удовольствий, как предполагаемых следствий устраненного страдания,
может быть только косвенным и второстепенным дополнением
действительного чувства сострадания, или жалости, побуждающего к
деятельному добру, то, следовательно, за одним этим чувством и
остается значение настоящего основания альтруистических поступков.
Вл. Соловьев критикует рассуждение Шопенгауэра о таинственном
характере сострадания. Дело представляется так, будто данное существо,
БЕЗУСЛОВНО ОТДЕЛЬНОЕ от другого, вдруг НЕПОСРЕДСТВЕННО с ним
ОТОЖДЕСТВЛЯЕТСЯ в чувстве сострадания. Это было бы, конечно,
таинственно в высшей степени. Но в действительности ни той совершенной
отдельности, ни того непосредственного отождествления, о которых
говорит Шопенгауэр, вовсе не существует. Чтобы понять какое-нибудь
отношение, нужно взять его сначала в простейшем и первичном его
проявлении. Таков материнский инстинкт у животных. Когда собака
защищает своих щенят или страдает при их гибели - где тут вся эта
таинственность? Ведь между ею и ими существовала изначала прямая,
реальная связь, физическая и органическая, незавмсимо от всякой
метафизики ясная и несомненная для самого простого эмпирического
взгляда. Эта реальная, органическая связь при рождении ослабляется,
так сказать, растягивается, однако не разрывается совсем и не
заменяется "совершенною отдельностью". Поэтому участие матери в
страданиях ребенка в сущности есть такой же естественный факт, как то,
что мы болезненно ощущаем свой порезанный палец или вывихнутую ногу.
Между тем и все прочие, более сложные проявления этого чувства имеют
такое же основание.
Всё существующее вообще, а в особенности все живые существа
связаны между собою совместностью бытия и единством происхождения, все
суть части и порождения одной общей матери - природы, нигде и ни в чем
нет той "совершенной отдельности", о которой говорит Шопенгауэр.
Естественная, органическая связь всех существ, как частей одного
целого, есть данное опыта, а не умозрительная идея только, а потому и
психологическое выражение этой связи - внутреннее участие одного
существа в страдании других, сострадание, или жалость, - есть нечто
понятное и с эмпирической точки зрения, как выражение естественной и
очевидной СОЛИДАРНОСТИ всего существующего.
Но если между существами нет и не может быть совершенной
отдельности (которая лишь утверждается, но не осуществляется
эгоизмом), то, с другой стороны, взаимная их связь, психологически
выражающаяся в сострадании, или жалости, вовсе не есть
"непосредственное отождествление", о котором говорит Шопенгауэр. Когда
я жалею друга, у которого болит голова, то обыкновенно это чувство
сострадания не переходит в головную боль; не только я сам не
отождествляюсь непосредственно с ним, но и состояния наши остаются не
тождественными, и я отчетлив о различаю свою здоровую голову от его
больной.
Во всех реальных случаях жалости границы между существом жалеющим
и существами, которых оно жалеет, нисколько не снимаются, а только
оказываются не такими безусловными и непроницаемыми, какими их
воображает Шопенгауэр.
Общее сознание в человечестве решительно признает, что ЖАЛОСТЬ
ЕСТЬ ДОБРО; человек, проявляющий это чувство, называется ДОБРЫМ; чем
глубже он его испытывает и чем шире применяет, тем он признается
добрее; человек безжалостный, напротив, называется ЗЛЫМ по
преимуществу. Из этого, однако, не следует, чтобы к состраданию или
"симпатическим чувствам" можно было сводить ВСЮ нравственность,или
сущность ВСЯКОГО добра.
Несомненно, что жалость, или сострадание, есть действительная
основа нравственности. На самом деле это чувство есть лишь одна из
трех основ нравственности, имеющая определенную область применения,
именно определяющая наше должное отношение к другим существам нашего
мира. Жалость есть единственная настоящая основа АЛЬТРУИЗМА, но
альтруизм и нравственность не одно и то же: он есть только часть
нравственности. Правда, что "безграничное сострадание ко всем живущим
существам есть самое твердое и верное ручательство", но не за
нравственный образ действия ВООБЩЕ, а лишь за нравственный образ
действия по отношению к другим существам, составляющим предмет
сострадания; а этим отношением, при всей его важности, целая
нравственность все-таки не исчерпывается. Кроме отношения к другим
себе подобным существам у человека есть ещё отношение к его
собственной материальной природе, а также к высшим началам всякого
бытия, и эти отношения также требуют нравственного определения для
различения в них добра и зла. Тот, кто исполнен чувством жалости,
конечно, никого не обидит, никому не причинит страдания, т.е. не
обидит НИКОГО ДРУГОГО, но себя он очень может обидеть, предаваясь
плотским страстям. Нельзя сказать "Это несправедливый и злой человек,
однако он очень сострадателен" но можно сказать " Это чувственный и
беспутный человек - развратник, обжора и пьяница, - однако он очень
сострадателен". Значит, ДОБРАДЕТЕЛЬ воздержания возможна и без
жалости, а с другой стороны, сильное развитие симпатических чувств -
жалости, милосердия - исключает возможность поступков ЗЛЫХ лишь
в тесном смысле, т.е. жестоких, прямым образом вредных для
других, но оно нисколько не мешает деяниям ПОСТЫДНЫМ, которые нельзя,
однако, считать безразличными в нравственном отношении даже и с
альтруистической точки зрения, ибо добрый пьяница или развратник, хотя
жалеет своих близких и никогда не имеет прямо в виду сделать им
больно, но своим беспутством он, конечно, вредит не только самому
себе, но и своей семье, которую он может довести до гибели безо
всякого намерения ей вредить. И если жалость не препятствует
такому поведению, то должна быть для внутреннего
противодействия ему другая основа в нашей нравственной природе,
какую мы и находим в чувстве стыда, из которого развиваются правила
аскетизма, подобно тому, как из жалости вытекают правила
альтруизма.
Как постоянное свойство и практический принцип безжалостность
называется ЭГОИЗМОМ. В чистом, бесприместном виде последовательный
эгоизм не существует, по крайней мере между людьми, но, чтобы понять
общую сущность всякого эгоизма, необходима его характеристика как
чистого, безусловного принципа. Вот в чем он заключается. Между своим
Я и другими существами утверждается эдесь безусловная
противоположность, непроходимая бездна. Я - все для себя и должен быть
для других, но другие сами по себе ничто и делаются чем-нибудь лишь
как cредство для меня; моя жизнь и благополучие есть абсолютная цель,
жизнь и благополучие других допускается только как орудие для
осуществления моей цели, как необходимая среда для моего
самоутверждения. Я - единое средоточие, а весь мир - только
окружность.
Безусловных эгоистов на земле не видно: всякий как будто
кого-нибудь да жалеет, в ком-нибудь да видит себе подобного; но
ограниченный в известной сфере эгоизм со всею силою проявляется в
других, более широких. Тот, кто не держится этой точки зрения по
тоношению к своим домашним, т.е. включает в своё Я и семью свою, тем с
большей беспощадностью противуполагает это расширенное Я всему чужому;
кто распространяет свое Я на целый народ свой, тот с большим
ожесточением и за себя, и за свой народ становится на точку зрения
эгоизма по отношению к инородцам и чужеземцам. Расширение круга
внешней солидарности, мли перенесение эгоизма с лица на семью, на
народ и на государство, имеет,бесспорно, большое нравственное значение
в жизни человечества, поскольку в пределах данного круга себялюбие
ограничивается, перевешивается, даже вовсе вытесняется отношениями
человеколюбивого, нравственного характера. Однако всем этим не
упраздняется в человечестве САМЫЙ ПРИНЦИП эгоизма, который состоит в
безусловном внутреннем противоположении себя и своего - чужому, в
утверждении бездны между ними. Однако эгоизм прежде всего НЕРЕАЛЕН,
фантастичен, он утверждает несуществующее и невозможное. Считать себя
исключительным средоточием вселенной в сущности так же нелепо, как
считать себя стеклянною скамейкою или созвездием Большой Медведицы.
Если, таким образом, эгоизм осуждается разумом как бессмысленное
утверждение несуществующего и невозможного, то противуположный принцип
альтруизма, психологически основанный на чувстве жалости, вполне
оправдывается разумом, как и совестью. В силу этого принципа единичное
лицо признает, что и другие существа суть такие же относительные
центры бытия и живых сил, как и оно само. Здесь утверждается правда,
признается то, что есть. Из этой правды, о которой внутренно в душе
каждому свидетельствует чувство жалости, возбуждаемое другими
существами, как сродными и подобными ему, разум выводит принцип или
правило отношения ко всем другим существам: ПОСТУПАЙ С ДРУГИМИ ТАК,
КАК ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ОНИ ПОСТУПАЛИ С ТОБОЙ САМИМ.
Общее правило или принцип альтруизма естествено расчленяется на
два частные: 1) не делай другому ничего такого, чего себе не хочешь от
других; 2) делай другому всё т...
Продолжение на следующей странцие...
