стречает меня. Но это я вступаю в непосредственное отношение с ним.
Таким образом, отношение - это и выбирать и быть избранным, страдание и
действие. Как же действие существа в его целостности, будучи прекращением
всех частичных действий и, следовательно, всех, основанных лишь на их
ограниченности, ощущений действий, должно уподобиться страданию?
Основное слово Я-Ты может быть сказано только всем существом.
Сосредоточение и сплавление в целостное существо не может осуществиться ни
через меня, ни без меня: я становлюсь Я, соотнося себя с Ты; становясь Я, я
говорю Ты.
Всякая действительная жизнь есть встреча.
* * *
Отношение к Ты ничем не опосредовано. Между Я и Ты нет ничего отвлеченного,
никакого предшествующего знания и никакой фантазии; сама память
преображается, устремляясь из отдельности в целостность. Между Я и Ты нет
никакой цели, никакого вожделения, никакого предвосхищения; сама страсть
преображается, устремляясь из мечты в явь. Всякое средство есть
препятствие. Лишь там, где все средства упразднены, происходит встреча.
Перед непосредственностью отношения все опосредующее теряет значимость.
Быть может, мое Ты уже стало Оно для других Я ("объект всеобщего опыта")
или только может им стать - вследствие того, что мое сущностное деяние
исчерпало себя и утратило силу, - все это тоже не имеет значения. Ибо
подлинная граница, разумеется зыбкая и неопределенная, не проходит ни между
опытом и не-опытом, ни между данным и не-данным, ни между миром бытия и
миром ценностей, но она пересекает все области между Ты и Оно: между
настоящим как присутствием и произошедшим объекта.
* * *
Настоящее - не то, что подобно точке, и обозначает лишь мысленно
фиксируемый момент завершения "истекшего" времени, видимость остановленного
течения, но действительное и наполненное настоящее есть лишь постольку,
поскольку есть действительность протекания настоящего, встреча и отношение.
Настоящее возникает только через длящееся присутствие Ты.
Я основного слова Я-Оно, т.е. Я, которому не пред-стоит телесно Ты, но,
окруженное множеством "содержаний", обладает лишь прошлым и не имеет
настоящего. Иными словами: в той мере, в какой человек удовлетворяется
вещами, которые он узнает из опыта и использует, он живет в прошлом и его
мгновение не наполнено присутствием. У него нет ничего, кроме объектов;
они же пребывают в прошедшем.
Настоящее не мимолетно и не преходяще, оно перед нами, ожидающее и
сохраняющее себя в длительности. Объект - это не длительность, но
остановка, прекращение, оторванность, самооцепенение, отделенность,
отсутствие отношения, отсутствие присутствия.
Пред-стояние духовных сущностей проживается в настоящем, обстояние объектов
принадлежит прошлому.
* * *
Эта укорененная в самом основании сущего двойственность не преодолевается и
обращением к "миру идей" как к некоему третьему, стоящему над
противопоставлением. Ибо я говорю не о чем ином, как о действительном
человеке, о тебе и обо мне, о нашей жизни и о нашем мире, не о Я самом по
себе и не о бытии самом по себе. Но для действительного человека подлинная
граница пересекает и мир идей.
Разумеется, тот, кто живет в мире вещей и довольствуется их использованием
и приобретением опыта, сооружает себе с помощью идей пристройку или
надстройку, где обретает убежище и успокоение перед надвигающейся пустотой
недействительности. Свое будничное платье - форму заурядной повседневности
- он оставляет на пороге, облачается в льняные одежды и услаждает себя
созерцанием изначально сущего или долженствующего быть, которому жизнь его
никак не сопричастна. Не менее приятно и проповедовать те истины, которые
открылись ему в созерцании.
Но Оно-человечество, воображаемое, постулируемое и пропагандируемое, не
имеет ничего общего с воплощенным в жизненной действительности
человечеством, которому человек говорит истинное Ты.
Самый благородный замысел есть фетиш, самый возвышенный образ мыслей
порочен, если он основан на возвеличивании мнимого. Идеи не витают над нами
и не обитают у нас в голове; они среди нас, они подступают к нам. Достоин
жалости тот, кто оставляет неизреченным основное слово, но презрен тот,
кто, обращаясь к идеям, вместо основного слова называет какое-либо понятие
либо пароль, будто это их имя!
* * *
То, что непосредственное отношение включает в себя воздействие на
пред-стоящее, очевидно в одном из трех примеров: сущностное деяние
искусства определяет процесс, в котором образ становится произведением.
В-отношении-пред-стоящее осуществляется благодаря встрече, через которую
оно входит в мир вещей, чтобы бесконечно действовать, бесконечно
становиться Оно, но также бесконечно становиться снова Ты, воодушевляя и
воспламеняя. Пред-стоящее "воплощается": плоть его исходит из потока
настоящего, не ограниченного пространством и временем, на берег ставшего.
Не столь очевидно значение воздействия в отношении к Ты-человеку.
Сущностный акт, устанавливающий здесь непосредственность, обычно понимается
чувственно и тем самым превратно. Чувства сопровождают метафизический и
метапсихический факт любви, но они не составляют его. И чувства эти могут
быть самыми разными. Чувство Иисуса к одержимому отличается от его чувства
к любимому ученику, но любовь одна. Чувства "имеют", любовь же приходит.
Чувства обитают в человеке, человек же обитает в своей любви. Это не
метафора, а действительность: любовь не присуща Я таким образом, чтобы Ты
было лишь ее "содержанием", ее объектом; она между Я и Ты. Тот, кто не
знает этого всем своим существом, не знает любви, хотя и может связывать с
ней те чувства, которыми он наслаждается, которые переживает, испытывает,
выражает. Любовь есть охватывающее весь мир воздействие. Для того, кто
пребывает в любви и созерцает в ней, люди освобождаются от вовлеченности в
сутолоку повседневного. Добрые и злые, мудрые и глупые, прекрасные и
безобразные, все они становятся для него Ты - разрешенными от уз.
исшедшими, уникальными и в отношении к нему сущими. Чудесным образом вновь
и вновь возрождается исключительность - и он может оказывать воздействие,
помогать, исцелять, воспитывать, возвышать, избавлять. Любовь есть
ответственность Я за Ты: в ней присутствует то, чего не может быть ни в
каком чувстве, - равенство всех любящих. от наименьшего до величайшего и от
того, кто спасся и пребывает в блаженном покое, и чья жизнь заключена
целиком в жизни любимого человека, до того, кто весь свой век пригвожден к
кресту мира. кто отважился на неимоверное: любовь этих людей.
Пусть же останется в тайне значение воздействия в третьем примере,
показывающем тварь и ее созерцание. Верь в простую магию жизни, в служение
во вселенной, и ты уяснишь себе, что означает это упорное ожидание, этот
ищущий взгляд, "вытянутая шея" твари. Всякое слово об этом было бы ложным,
но взгляни: вокруг тебя живые существа - к какому бы из них ты ни
приблизился, ты приближаешься к сущему.
* * *
Отношение есть взаимность. Мое Ты воздействует на меня, как и я воздействую
на него. Наши ученики учат нас, наши создания создают нас. "Злой"
преображается в несущего откровение. когда его касается священное основное
слово. Как нас воспитывают дети, как нас воспитывают животные! Мы живем в
потоке всеохватывающей взаимности, неисследимо в него вовлеченные.
* * *
- Ты говоришь о любви, словно это единственное отношение между людьми; но,
по справедливости, имеешь ли ты право брать ее хотя бы в качестве примера,
есть ведь и ненависть?
- До тех пор, пока любовь "слепа" и не видит существа в его целостности,
она еще поистине не подчинена основному слову отношения. Ненависть по
природе своей слепа; ненавидеть можно лишь часть существа. Тот. кто видит
существо в его целостности и вынужден отвергнуть его, уже не там, где царит
ненависть, а там, где возможность говорить Ты зависит от человеческой
ограниченности. Бывает, что человек не может пред-стоящему человеческому
существу сказать основное слово, всегда включающее в себя подтверждение
сущности того, к кому оно обращено, и он должен отвергнуть или самого себя,
или другою; это преграда, у которой вхождение-в-отношение познает свою
относительность, устранимую лишь вместе с этой преградой.
И все же тот, кто ненавидит непосредственно, ближе к отношению, нежели тот,
кто без любви и без ненависти.
* * *
Но в том и состоит возвышенная печаль нашей судьбы, что каждое Ты в нашем
мире должно становиться Оно. Таким исключительным было присутствие Ты в
непосредственном отношении: однако, коль скоро отношение исчерпало себя или
стало пронизано средством, Ты становится объектом среди объектов, пусть
самым благородным, но - одним из них, определенным в границе и мере.
Творчество - это в одном смысле претворение в действительность, в другом -
лишение действительности. Истинное созерцание недолговечно: сущность
природы, которая только что открывалась в тайне взаимодействия. теперь
снова поддается описанию, расчленению, классификации. Теперь - это точка
пересечения многообразных законов. И сама любовь не может удержаться в
непосредственном отношении; она продолжает существовать, но в чередовании
актуальности и латентности. Человек, который только что был уникальным и
несводимым к отдельным свойствам, который не был некоей данностью, а только
присутствовал, не открывался объективному опыту, но был доступен
прикосновению, - этот человек теперь снова Он или Она, сумма свойств,
количество, заключенное в форму. И я опять могу отделить от него тон его
волос, его речи, его доброты; но до тех пор, пока я могу сделать это, он
уже не мое Ты и еще не стал им.
В мире каждое Ты в соответствии со своей сущностью обречено стать вещью или
вновь и вновь отходить в вещность. На языке объектов это звучало бы так:
каждая вещь в мире может или до, или после своего овеществления являться
какому-либо Я как его Ты. Но этот язык ухватывает лишь край действительной
жизни.
Оно - куколка, Ты - бабочка. Но это не всегда последовательно сменяющие
друг друга состояния, напротив, часто это сложный и запутанный процесс,
глубоко погруженный в двойственность.
* * *
В Начале есть отношение.
Рассмотрим язык "дикарей", т. е. тех народов, чей мир остался беден
объектами и чья жизнь строится в тесном кругу действий, насыщенных
присутствием настоящего. Ядра этого языка - слова-предложения, изначальные
дограмматические образования, из расщепления которых возникает все
многообразие различных видов слов, - чаще всего обозначают целостность
отношения. Мы говорим: "очень далеко"; зулус же вместо этого произнесет
слово-предложение, которое означает следующее: "Там, где кто-то кричит:
"Мама. я заблудился". А житель Огненной Земли заткнет нас за пояс со всей
нашей аналитической премудростью, употребив семисложное слово, точный смысл
которого таков: "Смотрят друг на друга, и каждый ждет, что другой вызовется
сделать то, чего оба хотят, но не могут сделать". Лица в нерасчлененности
этого целого пока еще только рельефно намечены и не обладают той
самостоятельностью, которая свойственна выделившимся из него формам
существительных и местоимений. Здесь имеют значение не эти продукты
разложения и размышления, но подлинное изначальное единство, проживаемое
отношение.
При встрече мы приветствуем человека, желая ему здоровья, или заверяя его в
нашей преданности, или же препоручая его Богу. Но насколько лишены
непосредственности эти стершиеся формулы (кто ныне чувствует в возгласе
"Хайль!" его изначальный смысл - наделение властью!) по сравнению с вечно
юным и столь телесным приветствием-отношением кафиров: "Я вижу тебя!" или с
его американским вариантом, забавным и вместе с тем по-своему изысканным:
...
Продолжение на следующей странцие...
