е доказано личным опытом. Простите мои слова, но я не религиозен. Если есть нечто за пределами материального существования человека, то как я могу себе это представить?
Три или четыре ученика, которые собрались вокруг нас, смотрят на меня в изумлении. Не оскорбил ли я тонкий этикет этого уединенного жилища бесцеремонным и дерзким обращением к их Учителю? Я не знаю; возможно, но меня это не волнует. Накопленное за долгие годы молчания неожиданно выходит из-под контроля и срывается с моих губ. Если Махарши - справедливый человек, он, несомненно, поймет это и отметет в сторону мои ошибки в условностях.
Он не отвечает, а словно погружается в какие-то размышления. Делать больше нечего, и мой язык уже развязался, и я взываю к Махарши в третий раз:
- Мудрые люди Запада, наши ученые, очень почитаемы за их успехи. Но они сами признают, что пролили мало света на скрытую истину о том, что находится за пределами жизни. Говорят, в вашем краю есть люди, знающие то, что не в силах открыть наши западные мудрецы. Так ли это? И поможете ли вы мне познать это на личном опыте? Или сам по себе поиск - не более чем иллюзия?
Сказав то, что считал необходимым, я жду ответа Махарши. Он продолжает задумчиво смотреть на меня. Возможно, он размышляет над моими вопросами. Десять минут проходят в молчании.
Наконец он мягко произносит:
- Вы говорите - Я. "Я хочу знать". Скажите мне, кто этот "Я"?
Что он имеет в виду? Он теперь отказался от услуг переводчика и говорит непосредственно со мной на английском. Смятение охватывает мой ум.
- Боюсь, я не понимаю вашего вопроса, - отвечаю я беспомощно.
- Неясно? Подумайте снова!
Я снова бьюсь над его словами. Идея вдруг вспыхивает в моем разуме. Я указываю на себя пальцем и называю свое имя.
- И вы знаете его?
- Всю мою жизнь! - улыбаюсь я ему в ответ.
- Но это лишь ваше тело! Снова я спрашиваю - кто "Вы"?
Я не в силах правильно ответить на его необычный вопрос.
Махарши продолжает:
- Узнайте сначала, кто этот "Я", и тогда вы найдете истину.
У меня снова туман в голове. Я глубоко озадачен, и мое недоумение находит словесное выражение. Но Махарши очевидно достиг предела своего английского языка и поворачивается к переводчику. Ответ медленно переводят мне.
- Нужно только одно - посмотрите в себя. Сделайте это правильно, и тогда вы получите ответ на все ваши вопросы.
Странное замечание. Однако я спрашиваю его:
- Что же нужно делать? Как мне следовать по намеченному пути?
- Свет откроется через глубокие раздумья о природе самого себя и посредством постоянной медитации.
- Я часто размышлял об истине, но не вижу продвижения вперед.
- Откуда вы знаете, что не сделали успехов? Нелегко постичь чье-то продвижение в духовной сфере.
- Наверное, необходима помощь Учителя?
- Может быть.
- А поможет ли Учитель заглянуть в себя человеку так, как вы советуете?
- Он может дать ищущему все необходимое для такого поиска. Но самое важное может быть открыто только в личном опыте.
- Сколько времени потребуется для некоторого просвещения с помощью Учителя?
- Это зависит от зрелости ума искателя. Порох мгновенно вспыхивает от огня, но угли разжигаются долго.
У меня странное чувство, что мудрецу не нравится обсуждать тему об учителях и их методах. Однако я достаточно упрям, чтобы не принимать во внимание это чувство, и поэтому задаю следующий вопрос о том же. Он поворачивает бесстрастное лицо к окну, смотрит вдаль и не удостаивает меня ответом. Я понимаю намек и бросаю эту тему.
- Может быть Махарши выскажет свое мнение о будущем мира? Ведь мы живем в критические времена.
- К чему вам беспокоиться о будущем? - спрашивает мудрец. - Вы не знаете, как следует, даже настоящее! Позаботьтесь о настоящем, а будущее позаботится о себе само.
Еще один отказ! Но я теперь не уступлю так легко на том основании, что пришел из мира, где жизненные трагедии повсеместно давят на людей гораздо тяжелее, чем в этом тихом уголке джунглей.
- Войдет ли мир вскоре в новую эру дружелюбия и взаимопомощи или будет повергнут в хаос и войну? - упорствую я.
Махарши снова недоволен, но все же отвечает.
- Есть Он, кто управляет миром, и Его дело - приглядывать за миром. Тот, кто дал жизнь миру, знает, как смотреть за ним. Он несет ношу этого мира, а не вы.
- Однако если кто-то посмотрит вокруг непредубежденным взором, ему трудно будет увидеть, где пребывает это благожелательное внимание, - возражаю я.
Мудрец кажется еще более недовольным. Но все-таки приходит ответ:
- Каковы вы, таков и мир. Не понимая себя, что пользы пытаться понять мир? Этот вопрос не нужно обсуждать искателям истины. Люди тратят всю их энергию на такие вопросы. Сначала найдите истину в себе; и вы будете иметь лучшую возможность понять истину за пределами мира, частью которого вы являетесь.
Наступает внезапная пауза. Служитель подходит и зажигает новую ароматную палочку. Махарши наблюдает за голубыми колечками дыма, поднимающимися вверх, и снова берет свою рукописную книгу. Он переворачивает ее страницы и углубляется в них, вычеркнув меня из поля своего внимания.
Вновь возникшее его равнодушие воздействует подобно холодной воде на мое самолюбие. Я сижу рядом еще около четверти часа, но вижу, что он не настроен отвечать на вопросы. Поэтому, чувствуя, что беседа на самом деле закончена, я поднимаюсь с пола, складываю ладони в знак прощания и оставляю его.
***
Я послал кого-то в городок с просьбой достать повозку, ибо хочу осмотреть храм. Я попросил найти конный экипаж, если он на месте. Тележка, запряженная буйволами, живописна только на вид, но ее скорость и удобства оставляют желать лучшего.
Выйдя во двор, я обнаруживаю ожидающую меня двуколку, запряженную пони. У нее нет сиденья, но такой пустяк уже не тревожит меня. Возница, свирепый на вид малый в грязном красном тюрбане. Вся остальная его одежда - длинный кусок небеленого холста в виде пояса, один конец которого, пропущенный между бедер, затем подворачивается на талии.
Долгая поездка по пыли - и вот наконец вход в большой храм с многоэтажными резными барельефами приветствует нас. Я оставляю двуколку и начинаю свое поверхностное исследование.
- Я не знаю, насколько древен храм Аруначалы, - замечает мой спутник в ответ на мой вопрос, - но вы можете видеть, что его возраст, должно быть, исчисляется веками.
Вокруг ворот и на подступах к храму расположены под тенистыми пальмами несколько маленьких лавочек и ярких киосков. Возле них сидят скромно одетые продавцы священных картин и бойко продающихся маленьких медных фигурок Шивы и других богов. Меня поражает преобладание изображений этого божества, ибо в других местах первое место занимают, кажется, Кришна и Рама. Спутник поясняет.
- Согласно нашим священным легендам бог Шива однажды появился вспышкой пламени на вершине Священной Красной горы. Поэтому жрецы храма зажигают ежегодно большой огонь в память этого события, которое случилось, наверное, тысячи лет назад. Думаю, и храм был построен в ознаменование этого события, а бог Шива по-прежнему покровитель горы*.
Несколько паломников лениво осматривают лавочки, где можно купить не только этих маленьких медных богов, но также и яркие картинки, изображающие события из священной истории индуизма, плохо отпечатанные книги религиозного характера на языках тамилов и телугу, и цветные краски, какими ставят на лбу знак надлежащей касты или символ секты.
Прокаженный нищий нерешительно подходит ко мне. Плоть его конечностей загнивает, и он, вероятно, сомневается, - прогоню ли я его, беднягу, или он разбудит мою жалость. Его лицо поражено ужасной болезнью. Мне стыдно, что я бросаю немного мелочи на землю, но я боюсь прикоснуться к нему.
Ворота, которые сделаны в форме пирамиды с резными фигурами, следующими привлекают мое внимание. Грандиозная башня с галереями смотрится подобно некой египетской пирамиде со срезанной вершиной. Вместе с тремя другими башнями она возвышается над сельской местностью. Их видно издалека.
Фасад пагод испещрен обильной резьбой и забавными статуэтками. Сюжеты взяты из священных мифов или легенд и представляют собой странную толпу - из одиноких, погруженных в благочестивую медитацию индусских божеств, а рядом их же переплетенные в любовных объятиях тела, и они прекрасны. Это напоминает о том, что в индуизме есть вещи на все вкусы, такова всеобъемлющая природа его религиозных представлений.
Я захожу на территорию храма и оказываюсь в огромном четырехугольном дворе. Обширное сооружение включает в себя лабиринт колоннад, арочных галерей, святилищ, комнат, коридоров, закрытого и открытого пространства. Здесь нет каменных зданий, красота колонн которых заставляет застыть в немом изумлении, как перед храмами близ Афин, скорее - это сумрачное святилище тайных мистерий. Многочисленные ниши пугают меня неприятно холодным воздухом отчужденности. Но в этом лабиринте мой спутник идет уверенным шагом. Снаружи пагоды выглядят привлекательно с их красноватым цветом камня, но внутри кладка - пепельно-серая.
Мы проходим длинную крытую аркаду с крепкими стенами и причудливыми резными колоннами, которые поддерживают потолок. Затем, пройдя полутемные коридоры и мрачные комнаты, оказываемся в обширном портике внешнего двора этого древнего храма.
- Зал Тысячи Колонн! - объявляет мой проводник, и я вижу серое от времени здание. Сомкнутые ряды плоских гигантских каменных колонн, покрытых резьбой, тянутся передо мной.; Место пустынно и заброшено; а его исполинские колонны неясно и таинственно вырисовываются в полумраке. Я подхожу ближе и разглядываю древнюю резьбу. Каждая колонна состоит из цельного камня, даже потолок, который они поддерживают, состоит из больших каменных плит. И снова я вижу богов и богинь, развлекающихся с помощью мастерства скульптора; и опять высеченные морды зверей, знакомых и незнакомых, взирают на меня.
Мы бродим по пересечениям этих крытых плитами галерей с колоннами, проходим темные коридоры, освещенные кое-где небольшими светильниками, чьи фитили погружены в касторовое масло, и таким образом приближаемся к центральной ограде.
Приятно снова выйти на яркий солнечный свет, когда мы пересекаем двор. Теперь мы можем увидеть пять пагод пониже, которые как бы отмечают пунктиром внутреннюю часть храма. Формой они точно повторяют пирамидальные башни над въездными воротами в высоких стенах четырехугольного двора. Я исследую одну, что ближе к нам, и прихожу к заключению, что они построены из кирпича, а их украшенная поверхность - не каменная резьба, а лепнина из обожженной глины или какой-то прочной штукатурки. Некоторые фигуры были, очевидно, некогда оттенены красками, но теперь цвета поблекли.
Мы входим в ограду и бродим по еще более длинным темным коридорам в этом изумительном храме. Потом проводник предупреждает меня, что мы приближаемся к главному алтарю, куда не позволено ступать ноге европейца. Но хотя святая святых под запретом для иноверца, все же последнему позволено мельком взглянуть из темного коридора, ведущего к его порогу. Как будто в подтверждение этому предупреждению я слышу бой барабанов, удары гонгов и заунывные заклинания жрецов, которые смешиваются в монотонном ритме, звучащем до некоторой степени жутковато в темноте старого святилища.
Я быстро осматриваюсь. Из мрака поднимается золотое пламя перед идолом, два или три слабых алтарных огня, видны жрецы, занятые ритуалом. Я не различаю очертаний жреческих музыкантов, но слышу, что витые раковины и цимбалы добавляют резкие дикие звуки к музыке.
Спутник шепчет, что лучше мне поскорее уйти, ибо мое присутствие, безусловно, не обрадует жрецов. Вслед за тем мы ретируемся в сонное святилище внешних частей храма. Мое исследование закончено.
Когда мы снова возвращаемся к воротам, мне приходится отступить в сторону, потому что на земле, посреди дороги, сидит пожилой брахман с маленьким медным кувшинчиком перед ним. Он рисует яркий знак касты на лбу, держа осколок зеркала в левой руке. Красно-белый трезубец на лбу, который вскоре появляется между его бровями - знак ортодоксального индуса Юга, - придает ему, на мой западный взгляд, гротескный вид клоуна. Сморщенный старик в киос...
Продолжение на следующей странцие...
