е. Я видел себя, как перед тем, как у меня отняли глаза. Раньше, когда я подходил к кромке воды и наклонялся, чтобы напиться, я видел свое отражение в спокойной водной поверхности, поэтому я смог себя узнать. Но здесь, в этой отражающей поверхности, я видел изнуренную фигуру, которая, казалось, находится при смерти. Руки и лодыжки были обвиты ремнями. От этих ремней вели странные трубки - куда, мне не было видно. Такая же трубка торчала из ноздри, она была подведена к какой-то прозрачной бутылочке, привязанной к металлическому стержню позади меня.
Но голова, голова! Вот что труднее всего мне было увидеть и сохранить при этом спокойствие. Из головы, как раз надо лбом, выступали кусочки металла, а из этих выступов, казалось, тянулись струны. Струны вели главным образом к коробочке, которую я успел заметить на маленьком металлическом подносе позади себя.
Я представил себе, что они служат продолжением моего зрительного нерва, соединяющим его с этой черной коробочкой, но по мере того, как я смотрел, мой ужас все возрастал, я переставал видеть вещи вокруг себя, - я обнаружил, что все еще не могу двигаться, не могу даже пошевелить пальцем. Я мог только лежать и смотреть на эти странные вещи, которые происходили со мной.
Человек, выглядевший нормально, протянул руку к черной коробочке, и, если бы я мог двигаться, я бы стремительно уклонился. Я подумал, что он хочет засунуть пальцы в мои глаза, настолько сильной была иллюзия, но вместо этого он слегка передвинул коробочку, и мне предстало другое зрелище.
Я мог видеть, что происходит за спинкой платформы, на которой я отдыхал, я мог видеть еще двух людей, находящихся в комнате. Они выглядели довольно нормально, один был белый, другой желтый - как монгол. Они молча, не моргая, смотрели на меня, как будто меня не замечая. Казалось, все это дело наводит на них скуку, и я, помню, подумал, что, будь они на моем месте, они вряд ли стали бы скучать. Голос опять заговорил и я услышал:
- Ну вот, на некоторое время это будет твоим зрением. По этим трубкам ты получаешь питание, другие трубки предназначены для дренирования и выполнения остальных функций. Сейчас ты не можешь двигаться, так как мы опасаемся, что, если мы позволим тебе двигаться, ты можешь, обезумев, покалечить себя.
Мы лишили тебя возможности двигаться только для того, чтобы тебя защитить. Когда мы закончим, мы вернем тебя в какую-нибудь другую часть Тибета, твое здоровье поправится и ты будешь вполне нормальным человеком, за исключением того, что не сможешь видеть. Ты должен понять, что ты не сможешь взять с собой эту черную коробочку.
Он послал мне слабую улыбку и отступил назад, исчезнув из поля моего зрения.
Вокруг ходили люди, проверяя различные вещи. Здесь было множество странных круглых предметов, похожих на маленькие окна, закрытые тончайшим стеклом. Но за стеклами, казалось, не было ничего важного, за исключением маленьких стрелочек, которые двигались или указывали на какие-то непонятные знаки. Для меня в них не было никакого смысла. Я бросил на них беглый взгляд, но они были настолько выше моего понимания, что я прогнал мысль о них, как о чем-то совершенно непостижимом.
Время шло, а я продолжал лежать, не ощущая себя ни отдохнувшим, ни усталым, а скорее в состоянии стаза*, вообще лишенным способности что-либо чувствовать.
* Медицинский термин, означающий резкое замедление или остановку движения содержимого трубчатых органов тела. - Прим. переводчика.
Конечно, я не страдал. Конечно, я больше так не волновался. Казалось, я ощущал слабые изменения в химических процессах своего тела, а потом в поле зрения этой черной коробочки я увидел, как кто-то поворачивает различные выступы на множестве стеклянных трубок, установленных в металлической подставке.
Когда человек повернул эти выступы, маленькие штучки за маленькими стеклянными окошечками изменили свое направление. Самый маленький человек, которого я принял за карлика, но который, казалось, был старшим, что-то сказал.
Потом в моем поле зрения появился тот, кто разговаривал со мной на моем родном языке; он сказал, что теперь они уложат меня спать, потому что я должен отдохнуть, а после того как мне будет предоставлено питание и сон, они покажут мне то, что собирались показать.
Не успел он закончить свою речь, как мое сознание ушло, как будто его отключили. Потом я узнал, что это действительно так и было: у них имелось устройство, с помощью которого одним нажатием пальца можно было мгновенно и безболезненно отключать сознание.
Как долго я спал, я не знаю, у меня не было никакой возможности определить, который сейчас час или даже какой сегодня день.
Мое пробуждение было таким же мгновенным, как и переход ко сну: в одно мгновение я был без сознания - в следующее я полностью проснулся. К моему глубокому сожалению, мое новое зрение не работало. Я был так же слеп, как и прежде. Странные звуки достигали моих ушей - звон металла о металл, звяканье стекла, потом мягкий звук удаляющихся шагов.
Последовал звук скользящего металла, и на несколько минут стало тихо. Я лежал, размышляя, удивляясь странным событиям, которые внесли такой беспорядок в мою жизнь. Когда уже мрачные предчувствия и беспокойство достигли своего апогея, новые звуки отвлекли мое внимание.
До моего слуха донесся перестук шагов, коротких, стаккато. Шаги двух человек, сопровождаемые едва слышными голосами. Звуки усиливались и, наконец, повернули в сторону комнаты, где я находился. Опять послышался шум скользящего металла, и две женщины, так как по звукам я определил, что это были именно особы женского пола, направились ко мне, продолжая разговаривать высокими возбужденными голосами - обе говорили одновременно, во всяком случае, так мне казалось.
Они остановились по обе стороны от меня, потом - о ужас! - они сдернули с меня мое единственное покрывало. И я ничего не мог с этим поделать. Обессиленный, лишенный возможности двигаться, я был отдан на милость этих женщин. Я был таким же голым, как в день своего появления на свет. Голым, под внимательным взглядом этих незнакомых женщин. Я, монах, который ничего не знал о женщинах, который (сознаюсь в этом честно) до ужаса боялся женщин.
Старый человек умолк. Молодой монах с ужасом смотрел на отшельника, думая о том страшном унижении, которое довелось ему испытать.
На лбу старца, плотно обтянутом мертвенно-бледной кожей, появились капельки пота, когда он вновь переживал те ужасные времена.
Трясущимися руками он потянулся за своей чашей, в которую была налита вода. Сделав несколько глотков, он осторожно поставил чашу у себя за спиной.
- Но самое страшное было потом, - проговорил он, запинаясь, - молодые женщины перевернули меня на живот и вставили трубку в ту часть моего тела, которую не принято упоминать. В меня начала вливаться жидкость, и я почувствовал, что сейчас взорвусь. Потом меня безо всяких церемоний подняли, и я почувствовал под своей нижней частью холодный сосуд.
Я скромно умолчу о том, что произошло вслед за этим на глазах у этих двух женщин. Но это было только начало: они вымыли мое обнаженное тело, указывая с бесстыдной фамильярностью на самые интимные его части. Я весь горел, испытывая крайнее смущение. В меня воткнули острые металлические иглы, вытащили трубки из ноздрей и грубо вставили туда новые.
Затем натянули на меня какое-то одеяние, покрывшее меня от шеи до пят. Но этим не кончилось: начались болезненные манипуляции с моим черепом, и произошло еще много необъяснимых вещей, прежде чем на него наложили какое-то вязкое раздражающее вещество. Наконец застучали удаляющиеся шаги молодых женщин, хихикающих, как будто дьявол похитил их мозги.
Прошло еще много времени, прежде чем опять заскользил металл и ко мне приблизились более тяжелые шаги. Меня приветствовал Голос, говорящий на моем языке:
- Как ты теперь себя чувствуешь?
- Ужасно! - воскликнул я с чувством. - Ваши женщины раздели меня донага и надругались над моим телом самым неподобающим образом.
Казалось, мое замечание очень его развеселило. Если говорить честно, он разразился оглушительным хохотом, нисколько не щадя моих чувств.
- Мы должны были тебя вымыть, - сказал он, - должны были очистить твое тело и таким же способом накормить. Потом мы заменили все трубки и электроды простерилизованными. Порезы на твоем черепе требуют наблюдения и перевязки. Когда ты будешь от нас уходить, останутся только едва заметные рубцы.
Старый отшельник нагнулся к молодому монаху. - Смотри, - сказал он, - вот пять рубцов у меня на голове. Молодой монах поднялся и стал с глубоким интересом рассматривать череп старца. Да, на нем были отметины, каждая около двух дюймов длиной, выглядевшие как мертвенно-белые углубления на поверхности кожи.
"До чего же страшно, - подумал молодой человек, - подвергнуться таким испытаниям от рук женщин".
Он невольно вздрогнул и быстро вернулся на место, как будто ожидая нападения с тыла.
Отшельник продолжал свой рассказ.
- Меня не успокоили его заверения, наоборот, я спросил:
- Но почему надо мной так надругались женщины? Разве здесь нет мужчин, которым это можно было бы поручить?
Человек, взявший меня в плен, потому что именно так я к нему относился, опять засмеялся и ответил:
- Мой дорогой, нельзя быть столь не в меру стыдливым. Твое обнаженное тело само по себе ничего для них не значит. Мы здесь, когда свободны от исполнения своих обязанностей, большую часть времени проводим обнаженными. Тело - это Храм нашей Высшей Сущности, поэтому оно непорочно. У тех, кто не в меру стыдлив, похотливые мысли. Что касается женщин, которые о тебе заботились, то это медицинские сестры, и они специально обучены для выполнения такой работы.
- Но почему я не могу двигаться? - спросил я. - И почему вы не позволяете мне видеть? Ведь это ПЫТКА!
- Ты не можешь двигаться, - ответил он, - потому что ты можешь нечаянно выдернуть электрод и причинить себе вред. Или же повредить наше оборудование. Мы не можем позволить тебе слишком привыкать к тому, что ты опять видишь, потому что, когда ты покинешь нас, ты опять будешь слепым, и чем больше ты будешь здесь пользоваться зрением, тем больше ты будешь забывать ощущения, тактильные ощущения, которые развиваются у тех, кто лишен зрения.
Это будет мукой, если мы дадим тебе зрение на все время, что ты здесь, потому что потом ты будешь беспомощным. Ты здесь не для удовольствия, а для того, чтобы слышать и видеть и чтобы стать вместилищем знаний для того, кто придет после и кому ты передашь эти знания. Эти знания лучше было бы записать, но мы боимся, чтобы не повторилось то, что произошло со "Священным Писанием". Оно БУДЕТ написано на основании тех знаний, которые ты здесь получишь и потом передашь дальше. А пока помни: ты здесь находишься в НАШИХ целях, а не в своих.
В пещере наступила тишина. Старый отшельник умолк, а потом произнес:
- Давай сделаем небольшой перерыв. Я должен немного отдохнуть. А тебе нужно принести воды и подмести в пещере. Нужно смолоть ячмень.
- Можно, я сначала подмету твою внутреннюю пещеру, Почтенный? - спросил молодой монах.
- Нет, я это сделаю сам после того, как отдохну. Он неохотно порылся в небольшой выемке в одном из камней, образующих стену пещеры.
- Когда больше восьмидесяти лет ешь только тсампу и ничего, кроме тсампы, - сказал он задумчиво, - возникает странное желание хоть раз попробовать другую пищу, пока я еще не ушел туда, где я не буду нуждаться ни в какой.
Он покачал своей белой старческой головой и добавил:
- Вполне возможно, потрясение, испытанное от новой пищи, могло бы меня убить.
С этими словами он побрел в свою часть пещеры, ту часть, куда молодой монах не должен был входить.
Молодой монах принес прочную расщепленную ветку, стоявшую у входа в пещеру, и начал энергично разрыхлять плотный песчаный пол пещеры. Соскребя затвердевший слой, он вымел все наружу и разбросал подальше, чтобы выметенный песок не мешал входу в пещеру.
Не чувствуя усталости, он несколько раз проделал трудный путь от озера к пещере, неся в подоле своей мантии столько песка, сколько мог поднять. Он заботливо посыпал весь пол пещеры свежим песком и аккуратно его ...
Продолжение на следующей странцие...
