стороны. Но мы действительно начинаем считать их внешними, если не умеем правильно с ними обращаться. Дело в том, что эти структуры как-то связаны с устройством нашей нервной системы, которая, вне всяких сомнений, находится в мире и является его частью. Более того, я показал, что соотносительное мышление о взаимосвязи организма и его окружения удовлетворяет нашим современным научным представлениям. В то же время этого нельзя сказать о нашем архаичном, но все же по сей день господствующем предрассудке об отдельной личности, которая противостоит враждебному миру. Если бы я решил отделить человеческую логику от физической вселенной, я бы тем самым поставил себя в положение независимого наблюдателя, для которого весь остальной мир кажется внешним и "другим". Однако это означало бы возврат к старому мифу об эго, оторванном от жизни. В настоящее время ни неврология, ни биология, ни социология не придерживаются подобной точки зрения.
С другой стороны, если "я"' и другой, субъект и объект, организм и его окружение действительно являются полюсами единого процесса, это и есть мое подлинное "я". "Упанишады" говорят: "Это есть Я. Это есть реальность. Это есть ты!" Однако я ничего не смогу сказать или подумать об ЭТОМ, если не воспользуюсь для этой цели условностями дуалистического языка. Ведь третье измерение на плоской поверхности кое-как удается передать с помощью пунктирных линий. Таким образом, то, что лежит за пределами противоположностей, если и можно обсуждать, то лишь с помощью таких противоположностей. А это означает использование языка аналогий, метафор и мифов.
И трудность при этом не только в том, что язык дуалистичен, потому что с помощью слов мы обозначаем взаимоисключающие представления. Проблема в том, что ЭТО является мной в гораздо большей степени, чем то "я", которым я всегда себя считал. Оно играет в моем существовании настолько центральную и основополагающую роль, что я не могу описывать его со стороны, как наблюдатель описывает объект. У человека нет никакой возможности быть вне ЭТОГО и никакой необходимости стремиться к ЭТОМУ. Ведь до тех пор, пока я пытаюсь постичь ЭТО, я самыми своими попытками подразумеваю, что ЭТО на самом деле не является мной. Если я допускаю такую возможность, ощущение ЭТОГО сразу же сменяется стремлением найти его. Вот почему те, кто глубоко осознали свою тождественность с ЭТИМ, постоянно повторяют, что не понимают его. Ведь ЭТО понимает само понимание – а не наоборот. Никто не может погружаться глубже самой большой глубины, да и нет в этом никакой необходимости!
Однако знание о том, что ЭТО никак не может быть описано, не должно служить основанием для попыток выразить ЭТО с помощью самых заоблачных абстракций. Ведь довольно часто предпринимаются попытки описать его как монолитное космическое желе. Но даже осязаемый образ Бога-Отца с белой бородой и в золотистой мантии лучше, чем это. Тем не менее те люди Запада, которые знакомятся с восточными философиями и религиями, не устают обвинять индусов в том, что они верят в абстрактного аморфного Бога. Основанием для этого служат повторяющиеся утверждения последних о том, что все представления или объективные образы Бога пусты. Однако "пустотность" относится в данном случае ко всем подобным концепциям, а не к ЭТОМУ.
Если нам все же приходится думать или говорить об ЭТОМ, альтернатив использованию понятий и образов у нас нет. Фактически, в словах об ЭТОМ нет ничего плохого до тех пор, пока мы представляем себе, что делаем. Идолопоклонство – это не просто использование образов, а принятие их в качестве того, что они обозначают. Именно в этом смысле ментальные образы и утонченные абстракции могут оказаться намного более опасными, чем бронзовые идолы.
Вы, скорее всего, выросли в культурной среде, в которой господствующим образом ЭТОГО в течение столетий был Бог-Отец. Поэтому вы, должно быть, привыкли к местоимению Он, и слово "ЭТО", кажется вам слишком безличностным, а местоимение Она – умаляющим достоинство Того, о Ком здесь идет речь. Зададимся теперь вопросом о том, может ли в настоящее время образ Бога-Отца быть подходящей метафорой для описания ЭТОГО. Поможет ли она представлениям разных народов и культур понять друг друга при обмене мнениями о жизни и ее смысле?
Откровенно говоря, этот образ в наши дни стал смехотворным – если, конечно, ты не читал Св. Фому Аквинского, Мартина Бубера или Поля Тиллиха и не понял, что можно быть настоящим иудеем или христианином и при этом не верить буквально в миф о Космическом Родителе Мужского Пола. И даже если ты понял это, очень трудно выйти из сферы влияния этого образа, потому что образы глубже, чем концепции, укореняются в нашем эмоциональном мире. Как благочестивый христианин, ты, возможно, годами повторял слова молитвы: "0тче наш, иже еси на небесах", – и постепенно они сделали свое дело – в один прекрасный день ты действительно стал обращаться с ЭТИМ как с идеализированным отцом – любящим, но строгим мужчиной, то есть неким существом, отличным от тебя самого. Это и понятно, ведь до тех пор, пока ты считаешь себя отдельным эго, ты должен быть отличным от Бога. Однако если ты постиг, что эта форма отождествления является всего лишь социальной условностью, четкое разграничение между тобой и первичной реальностью больше не имеет смысла.
Более того, молодое поколение в последнее время проявляет растущее нежелание повиноваться родителям и авторитарному обществу. Одна из причин этого кроется в том, что в индустриальном обществе дом является в первую очередь местом для ночлега. Отец в нем не работает, и в результате жена и дети оказываются полностью непричастными к его профессиональным занятиям. Его роль в семье сводится к тому, чтобы приносить в дом деньги. Поэтому, вернувшись домой после работы, он считает своим долгом забывать о ней и развлекаться. Романы, журналы, телевидение и популярные комиксы изображают "папу" в виде неумелого домашнего шута. И этот образ содержит в себе долю правды, потому что папа попался в ловушку одного ложного представления. Ведь в нашем обществе распространено мнение о том, что работа – это просто способ добывания денег, с помощью которых человек может получить все, что хочет.
Поэтому не удивительно, что все больше студентов колледжей не желают работать в "мире пап". Они готовы сделать все для того, чтобы не стать белкой в колесе огромного промышленного механизма – не быть торговым агентом, администратором фирмы, клерком или рабочим, который каждый день ездит на работу из пригорода. Профессионалы – архитекторы, врачи, юристы, священники и ученые – также, как правило, работают вдали от дома. Поэтому многие из них тоже склонны рассматривать свой род деятельности как средство делания денег. Эта тенденция усиливается еще и тем, что нужды их семей с каждым годом все больше сводятся к деньгам. В результате получается так, что родители не обучают своему ремеслу детей, и поэтому дети, вырастая, не получают никаких представлений о работе отца и не разделяют его энтузиазма. Вместо этого ребенка посылают в переполненную школу, в которой подавляющее большинство преподавателей – женщины. В школе ребенок получает стандартизированное образование, которое готовит его ко всему и в то же время не готовит ни к чему. И которое не имеет ни малейшего отношения к ремеслу его отца.
Помимо этого факта, который уменьшает авторитет отцов, существенно еще и то, что мы начинаем изменять свое представление о Вселенной. Она теперь кажется нам такой таинственной и впечатляющей, что даже образ самого заботливого из отцов не может больше служить удовлетворительным объяснением ее существования. Но здесь мы сталкиваемся со следующим затруднением: мы не можем вообразить себе образ более возвышенный, чем человеческий. Лишь немногие из нас когда-либо виделись с ангелом, и поэтому большинство, вероятно, не узнает его при встрече. В то же время наши представления о безличном или сверхличностном Боге определенно не дотягивают до человеческого уровня разумности. Ведь это в лучшем случае какие-то туманные идеи о студенистом желе, бесцветном свете, гомогенизированном пространстве или чудовищном электрическом разряде. Однако наше представление о человеке тоже меняется. Нам становится все более ясно, что человеческое существо – это не просто всего лишь физический организм. Мое тело включает в себя и все мое окружение, и поэтому должно измеряться не сантиметрами, а миллиардами световых лет.
До сих пор поэты и философы использовали огромные пространственно-временные масштабы Вселенной в качестве предлога для рассуждений о незначительности человека. Но при этом забывали, что именно человек, наделенный "этим своим волшебным мозгом", превращает все эти многочисленные электрические вибрации в свет и цвет, форму и звук, большое и малое, твердое и тяжелое, длинное и короткое. Познавая мир, мы очеловечиваем его. Мы делаем с каждым днем все более удивительные открытия и удивляемся многообразию и сложности мира. Однако при этом мы должны не меньше удивляться тому, что у нас есть мозг, который может все это осознать.
Вплоть до настоящего времени мы утверждали, что мы не причастны к работе собственного мозга. Ведь мы не можем сказать (с помощью слов и образов), как он устроен. Поэтому у нас создается впечатление, что мозг и весь наш организм представляют собой либо хитроумные приспособления, которые были "даны" нам, либо коварный лабиринт, в котором мы на какое-то время оказались заточены. Другими словами, мы поверили в то, что наше "я" ограничивается источником сознательного внимания и некоторыми объектами этого внимания. Однако это определение совершенно несостоятельно. Ведь мы действительно знаем, как растить свой мозг, глаза, уши, пальцы, сердце и кости. Мы знаем также, как ходить, дышать, разговаривать и мыслить – только не можем выразить это с помощью слов. Слова слишком медленны и слишком грубы для того, чтобы описывать такие вещи, а сознательное внимание слишком узко для того, чтобы охватить одновременно все существенные детали.
Часто бывает так, что ты говоришь девушке, как она прекрасна, и слышишь от нее: "Не кажется ли тебе, что ты похож на всех остальных мужчин? Вы, мужчины, думаете только о теле! Ну, ладно, допустим я хороша собой, но ведь я получила это тело от своих родителей, и мне в этом просто повезло. Я хочу, чтобы люди восхищались мной, а не моим шасси". Несчастный маленький шофер! Ее слова свидетельствуют лишь о том, что она потеряла всякую связь с глубинной мудростью и гениальностью собственного организма. Теперь она хочет, чтобы ею восхищались за какой-то тривиальный фокус, который она научилась проделывать со своим сознательным вниманием. Мы все находимся в подобной ситуации, отторгнув себя от своих тел и отмежевавшись от всего того хитросплетения сил, которые нас породили и питают.
И все же мы можем пробудить в себе видение своего подлинного Я. Мы можем почувствовать, что это "Я" выходит далеко за пределы наших личностей и физических тел, отделенных от окружающего мира оболочкой кожи. Когда это случается, мы начинаем видеть "Я" везде, потому что его образом становится вся Вселенная со своими светом и тьмой, объектами и пространствами. Вот что такое новый образ человека. Однако это по-прежнему всего лишь образ, ведь пользуясь дуалистическим языком, мы можем сказать лишь то, что "за", "под", "вокруг" и "внутри" – везде пребывает одно немыслимое ЭТО, которое поляризуется во всех наблюдаемых измерениях бытия в виде вершин и низин, наличии и отсутствий, вещей и промежутков пустоты между ними. Но самое удивительное здесь то, что ЭТО, каким бы непостижимым оно нам ни представлялось, не является бессодержательной абстракцией. ЭТО и есть настоящий ты!
Выражаясь словами китайского мастера Дзэн, можно сказать: "В этот момент тебе остается лишь громко рассмеяться, потому что делать больше нечего!" А Джеймс Братон говорит так:
Это – здесь
Это – Я
Это – Ты
Это – Все
Это – Он
и Она
и Оно
Все есть Все.*
* С пластинки "Бард и арфист" ("The Bard and the Harper") записей Джеймса Братона и Джоэла Эндрюс...
Продолжение на следующей странцие...
