о тогда, когда нет видящего и видимого, а есть единое состояние или пребывание, не чьё-то где-то и как-то, не моё личное, когда "я пребываю", а значит отделяю себя от своего состояния, а только внеличностное пребывание вообще, не моё состояние, а именно такое, где нет меня и не меня.
За этой гранью не действуют все принципы нашего, субъект-объектного мышления, там нет ни времени, ни причинности, единственности и множественности, целого и части. Поэтому всё, что может быть фиксировано, относится только к пограничным ситуациям, где ещё сохраняется субъект - хотя бы в виде исчезающе малой точки. В противном случае была бы утрачена возможность вернуться к той же реальности в том же субъекте: все возможные субъектные формации равноправны, и нет основания для предпочтения одной другой. Внесубъектная чистая сущность вполне может "стать" всеми сразу и кем-нибудь определённым, она тождественна всем сразу и каждому в отдельности, но этот каждый тождествен ей лишь потенциально - в трансценденции. Этот путь - от каждого к всеобщему - и есть время. Обратный переход совершается вне времени, в нашем понимании это - вечное состояние порождения субъектов из внесубъектного "нечто" и временной возврат каждого к единству. Отсюда, из нашего времени душа имеет начало и конец - в вечности. Оттуда - есть вечное пребывание внесубъектного, в котором вечно присутствуют пограничные возможности субъектов (кинетическое состояние) с их возможностью возврата к началу (потенциальное состояние) через время и пространство, как принципы видения этих возможных субъектов. Незаметно конденсируются капельки тумана на стенках сосуда и время от времени тонкими ручейками (времени) возвращаются в маточный раствор.
\Время и пространство как функции самосознания появляются "в момент" возникновения самосознания, но, поскольку до этого момента не было времени, правильнее говорить не о возникновении самосознания, а о его вечном пребывании в качестве возможности абсолютного бытия. Точно также и возврат нельзя рассматривать как конец личности - в этом смысле нет смерти, потому что время и самосознание неотделимы друг от друга, это - одно, называемое по-разному. Субъективное самосознание кончается с временем, - но и не кончается, поскольку его конец приводит к неопределенности: нельзя субъективно не существовать. С этой неопределённости начинается вечность, и объективное пребывание в ней данного "я" и многих других. Потому нет смерти как прекращения существования личности, скорее это осознание её истинного объективного и вечного пребывания как одной из возможностей вечной жизни. Смерть - это понимание того, что есть "я" - ответ на вопрос всей жизни. Оказывается, что "я" не есть отделённое от всего и зацикленное в себе самосознание, тщетно пытающееся ответить на абсурдный вопрос "что есть я?" - любой возможный ответ на этот вопрос подменяет это "я" каким-нибудь "не я", объектом, приводя к нелепости объяснения субъекта через объекты. Оказывается, что в этой нелепости скрыт глубочайший смысл тождества субъекта и объекта, их слияние на уровне тождественности самого тождества со своей противоположностью. Оказывается, что всякая субъективность, всякое видение суть вообще невозможные допущения: чтобы допустить своё существование, должен быть тот, кто допускает; но поскольку он сам есть лишь предмет допущения, значит, допускающий не может предшествовать своему допущению. Остаётся допустить некое само по себе сущее допущение о допускающем это допущение или представление о представляющем это представление - вот что есть "я" в истинном смысле - фиктивнейшее из слов.
Оказывается, что "я" - это "он" но этот "он" имеет качества лишь настолько, насколько им интересуется его прошлая мнимая форма - "я". Оказывается, что моё проблематичное "я" - это "он", и пока этот факт осознаётся мною, этот он существует таким-то в паноптикуме многих возможных форм. Это состояние полуправды - одним концом уже в вечности: вечен момент откровения, когда "я" предстаёт перед собой, созерцающее собственную фиктивность. Но, с другой стороны, этот момент фиктивен сам по себе и он остаётся в вечности именно таким - возможным фиктивным моментом самопознания на пределе самоуничтожения. Также и жизнь остаётся в вечности в своей пограничной форме - не как самосознание (так как оно возможно только во времени), а как момент разоблачения иллюзии себя и времени. Смерть есть саморазоблачение, сбрасывание иллюзорного покрова субъективного временного существования и обнажение вечного, истинного. Это переход от видения к пребыванию, от видимости - к тому, что есть. Рассыпаются оковы субъект-объектных отношений, иллюзорное относительное бытие оказывается лишь жизнью поверхности, под которой открывается абсолютное бытие вещи - не как отражение чего-то в чём-то, а как непосредственное состояние или пребывание чего-то в самом себе. А бывшая личность остаётся в вечности как пёстрая раскраска поверхности, узоры времени, незаметно переходящие в другие узоры-личности, которые тем менее различимы, чем более исчезает для себя различающее их "я".
Достижение такого понимания возможно и при жизни, и не только понимания, но и полного пребывания в истине. Это называют сверхсознанием - состояние, в котором понимание не исключает функционирующее заблуждение. Собственно, таков результат смерти, поскольку "узоры времени" так и остаются узорами, как были всегда, то есть заблуждением, функционирующим в своём времени. Разница только в пограничном состоянии, когда понимание настолько предшествует свершению, что исключает всякий страх и трагизм перехода.
В нашей временной системе отсчёта представляется жизнь и функционирование личности, достигшей состояния сверхсознания. Но в этом состоянии уже нет субъекта личности, а оттуда очевидно, что его никогда и не было, и не может быть, и реально нет никаких отдельных индивидуумов, а всё вечно пребывает в единстве нирваны.
Наше стремление к трансценденции - компромисс между жизнью и смертью - желание найти ответ на вопрос жизни (что есть я?) в наиболее безболезненном варианте. Это возможно, но муки познания должны быть пережиты так или иначе. Гипертрофированный страх смерти заставляет растягивать смертное страдание на всю жизнь, отбывать смерть при жизни, и в результате может быть достигнуто понимание и безболезненный переход, тем более, что оттуда ясна иллюзорность любых страданий, как и самого страждущего субъекта.
В своём неистинном, относительном существовании личность проходит ряд переоценок, приближающий её к пониманию. Наиболее иллюзорно бытие трёхмерных разобщенных форм - это самая поверхность мира, для которой ещё нет никакого реального самосознания, лишь предположение неизвестно кого неизвестно о чём. По мере формирования представления о себе как о душе усложняется метрика и топология мира. Взаимодействие душ требует новых параметров бытия. Здесь границы не столь категоричны, как в мире материальных форм. Их субъект-объектные соотношения все более приближаются к внесубъектной безотносительности, достигая, наконец, чувства вечного духовного пребывания. Каждая градация самосознания - это обнаружение себя и утрата себя, так как на каждом уровне истинное "я" кажется ещё недостигнутым. Потому будет точнее самосознание именовать самоисканием: при постоянно наличествующей проблеме "что есть я?" трудно представить себе самосознание как некую реальность, легче - как предмет стремления.
Допущение субъект-объектного разделения - познания и видения чего-то кем-то - стремится самоудостовериться, тщетно пытаясь предать какую-то реальность своему мнимому субъекту. В свете реального пребывания становится ясно, что это - просто завитушка узора на пространственно-временной поверхности настоящего, не имеющего измерений, так как некому их измерять. Становится очевидно, что не могло быть даже допущения, поскольку сам факт такого допущения подразумевает наличие допускающего, то есть реальность того, что есть только предмет этого никем не допускаемого допущения. Это и означает бытие как невозможность установить невозможность в пределах самой этой невозможности.
Мысля в пределах этой невозможности, мы не можем представить себе бытия иначе, чем разомкнутым по всем параметрам. Потому мы допускаем бесконечную цепь форм самобытия, указывая как главные вехи (из известных нам): неживое, живое, мыслящее, дробимое в свою очередь на множество уровней самообнаружения. Каждый новый уровень повышает мерность континуума, усложняя узоры и строение поверхности Абсолюта. В пределах нашего иллюзорного субъективного бытия мы допускаем бесконечное число таких состояний: каждое последующее из них относится к предыдущему как истина к заблуждению. В каждом последующем субъект расширяет свои возможности и мерность своего бытия, повышает лабильность и ёмкость, то есть способность быть собой и не собой, приближаясь тем самым к внесубъектному Абсолюту. С нашей субъективной и единственно возможной точки зрения (поскольку точка зрения присуща лишь субъектному бытию) трансценденция - это следующее состояние, допустим, переход от трёхмерного к четырёхмерному континууму и обнаружение, что наш трёхмерный мир - лишь видимость, оболочка, поверхность мира "настоящего", что наше одинокое "я" - только одна голова многоглавого дракона, а наше одномерное время - единственный путь этой одинокой головы. Оказывается, что я - это весь дракон, имеющий множество голов - бывших маленьких "я". Но по сути ничего не меняется - остаётся "я" (хоть и другое) и "не я", факторы разделения - время и пространство, хоть и другие. И так же как в самоискании личности так и в самоискании цивилизаций и вселенных, "я" остаётся вопросом, предметом исканий, а не чем-либо реальным. И только с моей субъективной точки зрения видно какое-то "до" и "после", путь к совершенствованию, к истине. Но мне доступен и более совершенный взгляд, в котором виден один момент пути, тождественный любому другому. Каждый момент пути предполагает свое несовершенство и возможность совершенствования и этой вечной вневременной незавершенностью инициирует время. Каждый момент сравнивает себя с предполагаемыми "до" и "после", поскольку он только сам для себя реальный субъект. Иначе говоря, обретя сверхсознание, я не смог бы сравнить его с предшествовавшим состоянием, потому что стало ясно, что в предшествовавшем состоянии меня не было, а было смешное заблуждение неизвестно кого неизвестно о чем - просто завитушка узора, иди, допустим, страница книги, на которой, описаны переживания героя на языке, известном только ему. Потому все "до" и "после", прогресс и совершенствование и вообще время существуют только как видимость настоящего момента, предполагающего невозможное допущение видящего самого себя.
Внесубъектное пребывание - истинное и недостижимое для воображения субъекта бытие, потому что субъект и его воображение являются таковыми только внутри невозможного допущения, а извне, объективно суть только узоры, структуры, формы, не выражающие ничего вторичного, как книга на никому неизвестном языке, хоть значки этой книги в своём внутреннем взаимодействии могут обретать некий взаимный смысл.
И вместе с тем внесубъектное бытие не есть нечто, умозрительное, предельное, недостижимое. Оно действительно, недостижимо - во времени, подобно тому, как невозможно догнать самого себя. Более того, именно умозрительным и недостижимым оно не может быть по самой своей природе, поскольку исключает опосредствование чего-то кем-то. По той же причине оно не может быть для него и не быть для меня, оно не может относиться к кому-то как объект. По той же причине оно недоступно воображению субъекта: такое воображение предполагало бы в первую очередь отсутствие самого субъекта вместе со всяким воображением. В той же мере оно и недостижимо как невообразимая цель. Невообразимое, недостижимое, оно более всего похоже на пустое слово, фишку в игре, закрывающую свободное поле, необходимое допущение, подобно буферной ёмкости снимающее избыточное напряжение в системе. Это было бы так, более того, в пределах логики субъекта это так и есть, но существует другой, скорее ...
Продолжение на следующей странцие...
