которые устраняют барьер между повседневным обывательским сознанием и многомерным сверхсознанием организма, едва ли дали бы мне нечто большее, нежели приятное, а порой и пугающее смятение чувств. Я не утверждаю, что пользу от психоделических переживаний могут получить только интеллектуалы; я хочу сказать, что для того, чтобы применить это расширенное сознание к нашей нормальной, обыденной жизни, нужно уметь дисциплинировать и осмысливать свое восприятие.
Такие средства расширения сознания являются лекарствами и не могут входить в ежедневный рацион. Так как их использование должно содействовать распространению правильного образа жизни, переживания сродни тем, что описаны мной, следует дополнять специальными мерами по укреплению психического здоровья. Среди этих мер самой важной является практика, которую я бы назвал медитацией - если бы это слово не служило обозначением духовной или ментальной гимнастики. Я же под медитацией понимаю не практику или упражнение, предпринимаемое в качестве подготовки к чему-либо, не средство к достижению цели в будущем и не систему самосовершенствования. Лучше, чем слово "медитация", по-моему, слова "созерцание" и "центрирование", под которыми я понимаю замедление времени, прекращение внутренней спешки и предоставление вниманию возможности пребывать в настоящем - и при этом непреднамеренно наблюдать то, что есть, а не то, что должно быть. Делать это вполне можно - более того, не составляет труда - и без помощи психоделика, хотя препарат обладает тем преимуществом, что он "делает это за тебя", причем довольно долго и основательно.
Однако те из нас, кто живет в суетливом, слишком уж целеустремленном обществе, более чем кто-либо другой должны выделять промежуток времени для того, чтобы не обращать на время внимания и позволять процессам в сознании случаться без постороннего вмешательства. Внутри таких вневременных интервалов восприятие имеет тенденцию углубляться и расширяться во многом подобно тому, как я описал в этом эссе. Поскольку человек прекращает воздействовать на переживания своей сознательной волей и не смотрит больше на вещи как на подлежащие преодолению препятствия на своем пути, оказывается возможным поднять на поверхность фундаментальное восприятие мира как единого континуума. Однако не имеет смысла делать это своей целью или пытаться заставлять себя видеть вещи подобным образом. Каждое усилие, направленное на то, чтобы изменить свои ощущения, подразумевает и подтверждает иллюзию независимого знающего, или эго, и поэтому попытки избавиться от того, чего на самом деле никогда не существовало, лишь продлевают путаницу. В целом, лучше пытаться осознавать свое эго, нежели пытаться избавляться от него. В таком случае мы обнаруживаем, что "знающий" не отличается от восприятия "известного", будь оно "внешним" объектом или же "внутренней" мыслью либо воспоминанием.
Так начинает выясняться, что вместо знающего и известного есть просто знание, а вместо действующего и деяния - одно только действие. Разделенная материя и форма становятся единой структурой-в-движении. Поэтому, когда буддисты говорят, что реальность "пуста", они имеют в виду лишь то, что жизнь, эта структура-в-движении, не проистекает из субстанционального основания и не стремится к таковому. Поначалу это может привести в некоторое замешательство, однако, в принципе, отказаться от традиционных представлений в данном случае не сложнее, нежели от идеи о прозрачных сферах, по которым, как когда-то предполагалось, движутся планеты.
В конце концов этот целостный и вневременной уровень восприятия "дополняет" наш обычный образ мысли и действия в практическом мире; он содержит его, но не устраняет. Однако он преображает его, вселяя понимание, что смысл практического действия - служить вечному настоящему, а не постоянно удаляющемуся будущему, и живому организму, а не механической системе государства и общественного устройства.
Мне кажется, что, кроме спокойного и созерцательного состояния медитации, в нашей жизни должно быть место для чего-то другого, напоминающего духовные практики дервишей. Никто не рискует сойти с ума больше, чем тот, кто в своем уме постоянно: он напоминает стальной мост без гибкости, и поэтому жизнь у него жесткая и ломкая. Манеры и устои западного общества постоянно навязывают нам здравомыслие, и поэтому в нашей жизни нет места для искусства чистой бессмыслицы. Наши развлечения никогда не бывают подлинными, потому что они неизменно рационализированы, и мы развлекаемся лишь потому, что считаем такое времяпровождение полезным для себя, поскольку оно позволяет нам вернуться к работе с новыми силами. В нашей жизни не отведено времени для того, чтобы в благоприятных условиях мы могли полностью отпустить себя. День за днем мы должны покорно тикать, как часы; всякие же "необычные мысли" так пугают нас, что мы сразу же бежим с ними к ближайшему психотерапевту. Наша трудность в том, что мы превратили субботу, священный день отдохновения, во время для потворства рациональности и слушания проповедей вместо того, чтобы в этот день выпускать пар.
Если нашей здравости суждено быть сильной и гибкой, она должна иногда перемежаться периодами полностью спонтанных действий - танца, пения, крика, болтовни, прыганья, стонов и причитаний - короче, периодами деятельности, к которой склоняется весь организм в целом. Никогда нельзя заранее установить физические и моральные ограничения для проявления свободы действий - нельзя указать осмысленные пределы, в которых будет иметь место бессмыслица. Тот, кто иногда дает возможность проявиться своей характерной иррациональности, никогда не будет казаться подавленным и скучающим, но - и это намного важнее - откроет каналы, по которым его сознание будет наполняться созидательной и разумной энергией. Вот почему свободные ассоциации столь важны в процессе психотерапии; они имеют лишь одно ограничение - они вербальны. Функция этих периодов бессмысленной деятельности не столько в том, чтобы дать выход спертым эмоциям и неиспользованным психическим энергиям, сколько в том, чтобы привести в движение механизмы спонтанного самовыражения, проявления которых поначалу могут показаться бессмысленными, но впоследствии приобретут разумные черты.
Упорядоченные спонтанные действия, как правило, кажутся насильственными, совершаемыми в дуалистическом стиле - путем принуждения себя с помощью воли, которая якобы отличается от остального организма. Однако целостные и интегрированные представления о человеческой природе требуют нового подхода к дисциплине - упорядочивании не насильственных, а спонтанных действий. Важно видеть дисциплину не как инструмент, которым воля пользуется для подчинения организма, а как систему, под которую организм подстраивается сам. В противном случае, чисто механические и организационные цели системы станут более важными, нежели цели организма. Так мы оказываемся в ситуации, когда человек существует для отдыха, а не отдых для человека. Однако прежде чем спонтанное действие выразится в упорядоченной форме, должен прийти в движение поток. Это означает, что мы должны обладать намного большей чувствительностью в отношении всего, что хочет сделать наш организм, и научиться реагировать на его внутренние побуждения.
Наш язык, можно сказать, обязывает нас выражать эту точку зрения неправильно - так, будто "мы", которые должны быть чутки в отношении намерений организма, которые должны своевременно реагировать на его побуждения, являемся чем-то отличным от организма. К несчастью, наши выражения построены по тому же принципу, что и социальный вымысел, отделяющий сознательное внимание от остального мира и делающий его независимым действующим лицом, которое направляет наши действия. Таким образом мы остаемся в неведении относительного того, чем является наше эго, действующее лицо или сознательная воля. Мы не видим, что эго - не биологическая и даже не психологическая реальность, а такая же социальная условность, как промежутки времени, отсчитываемые по часам. Дело в том, что, работающая вопреки инстинктам, сознательная воля, в совокупности с личностью, или ролью, которую индивид унаследовал от родителей, учителей и знакомых, представляют собой внутреннее проявление, сознательное эхо предъявляемых к нему социальных требований. Это воображаемое, сфабрикованное обществом "я" работает против организма, естество которого выросло биологически. Прививая ребенку фиктивное "я", родители учат его контролировать себя и подчиняться требованиям общественной жизни.
На первый взгляд, эго кажется хорошо сработанным и крайне необходимым устройством для поддержания социального порядка, основанного на личной ответственности. В действительности же, эго представляет собой суетливое нерасторопное создание, порождающее намного больше проблем, нежели оно в состоянии разрешить. В той мере, в которой общество учит индивида отождествлять себя с отделенной от организма контролирующей волей, оно лишь усиливает чувство его отчужденности от себя и других. По большому счету, оно усугубляет проблему, которую призвано решать, поскольку создает тип личности, в которой сильное чувство ответственности совмещается с острым чувством оторванности.
Мистическое переживание, независимо от того, вызвано ли оно препаратами или как-то по-другому, позволяет индивиду быть столь открытым и чувствительным в отношении органической реальности, что его эго начинает казаться прозрачной абстракцией, которой оно на деле и является. На месте эго возникает (особенно на поздних стадиях психоделического переживания) сильное ощущение единства с другими, которое, возможно, сродни тому, что присуще птицам, когда во время полета в ключе они поворачивают все вместе, как одно существо. Подобное ощущение, несомненно, дает намного лучшие основания для всеобщей любви и благополучия, нежели иллюзия отдельной воли.
Воздействие психоделиков, кажется, проявляется еще и в том, что они ослабляют защитные психические механизмы, не притупляя при этом восприятия, как происходит в случае употребления алкоголя. Мы начинаем осознавать то, против чего защищаем себя в обычном состоянии, что, по-видимому, может служить объяснением, почему на ранних стадиях эксперимента человек легко поддается беспокойству. Когда же защитные механизмы оставлены позади, мы начинаем видеть не галлюцинации, а аспекты реальности, обычно упускаемые из виду, - в том числе чувство социального единства, которое было давно потеряно цивилизованным человеком. Чтобы вернуть себе это чувство, мы не должны отказываться от культуры и возвращаться на первобытный уровень, так как ни при психоделическом, ни при обычном мистическом переживании человек не утрачивает привычек и представлений, являющихся достоянием цивилизации.
Я отметил, что в подобных переживаниях мы получаем проблески понимания, которым нужно следовать в медитациях. Существуют ли другие пути, следуя по которым мы можем, даже без помощи психоделиков, приходить к такому же чувству единства с другими людьми? Культурный человек Запада обладает вполне оправданной нелюбовью к толпе, к потере себя в "массовом сознании". Однако между бесформенной толпой и органическим социальным окружением имеется громадное различие. Органическое социальное окружение представляет собой относительно небольшой коллектив, каждый член которого общается со всеми остальными, тогда как толпа - это довольно большая группа, члены которой общаются только с лидером. В силу особенностей своей организации толпа не является целостным организмом. Считать людей "массами" означает видеть в них существа, не достигшие человеческого уровня развития.
Коллективное поклонение в церквях вполне могло бы соответствовать требованиям естественного человеческого общения, если бы богослужение было построено по принципам органического коллектива, а не толпы. Однако прихожане в церкви, как правило, размещаются друг за другом, видя перед собой только затылок впереди сидящего человека и общаются только с лидером - проповедником, священником или символом автори...
Продолжение на следующей странцие...
