весь этот материал было бы интересно. Пусть это станет центральной работой для будущего переводчика. Однако пара дополнительных документов была включена в это изда
ние.
Пусть все существа достигнут освобождения!
Упасака Вэнь-шу (Ричард Ханн) Торп Хэмлет, Норвич.
13 октября 1987 г. Годовщина нирваны Сюй-юня.
Учитель Сюй-Юнь в монастыре Гуан-цзи, Беиджин, 1952
ГЛАВА ПЕРВАЯ РАННИЕ ГОДЫ
МОЙ 1-й ГОД (1840-1841)
Я родился в административном центре префектуры Цюаньчжоу в последний день седьмого месяца года Гэн-цзи, на двадцатом году правления Дао-гуана [26 августа 1840 года]. Когда моя мать увидела, что произвела на свет некий мешок с плотью [вероятно, у нее произошло выпадение матки], она испугалась. Решив, что уже больше никогда не сможет вынашивать ребенка, она предалась отчаянию и отошла в мир иной. На следующий день в наш дом зашел старый аптекарь. Он вскрыл ножом тот мешок, и извлек ребенка мужского пола, которого потом воспитывала мачеха.
МОЙ 11-й ГОД (1850-1851)
Моя бабушка была в преклонном возрасте, и, поскольку меня усыновил мой дядя с правом на наследство, она решила что мне подобает взять в жены двух девиц из семей Тянь и Тань. Обе семьи принадлежали к хунаньскому чиновничеству и жили в Фуцзяни. Мы дружили семьями в течение многих поколений. Той зимой бабушка покинула этот мир.
МОЙ 13-й ГОД (1850-1851)
В том году я был рядом с отцом, когда гроб моей бабушки перевозили в Сянсян. Там ее похоронили. Пригласили монахов для совершения буддистских обрядов. Тогда я впервые увидел священную атрибутику, которая мне пришлась по душе. В нашей домашней библиотеке было много буддистских сутр [писаний], и я, поэтому, имел возможность прочесть историю "Благоухающей Горы" и о том, как достиг просветления Бодхисаттва Авалокитешвра. Это произвело огромное влияние на мой ум. На восьмом месяце мы отправились с дядей в Нань-юэ, где посетили несколько монастырей. У меня было чувство, будто мои прежние кармические устремления против того, чтобы я возвращался домой. Но поскольку мой дядя был очень строг, я не посмел рассказать ему о своих чувствах.
МОЙ 14-й ГОД (1853-1854)
Отцу стало известно, что я хочу оставить дом и присоединиться к сангхе. Чтобы удержать меня, он нанял даоса по имени Ван, который должен был обучить меня даосской практике на дому. Учитель снабдил меня даосскими книгами, а также преподавал мне даосскую "внутреннюю" и "внешнюю" йогу [Нэй-гун и Вай-гун их школы]. Мне не понравилось это учение, но я не смел выразить своего неблагожелательного мнения о нем. Той зимой период скорби об утрате бабушки закончился. Отец оставил меня на полное попечение дяди и вернулся в Фуцзянь.1
Примечания
1. Период траурной скорби по близким родственникам, установленный конфуцианством, составляет три года. Вот почему отец Сюй-юня не вернулся в Фуцзянь раньше.
МОЙ 17-й ГОД (1856-1857)
Последние три года я изучал даосизм дома. Я понял, что учение, с которым меня знакомят, не затрагивает сокровенных глубин. Хотя у меня было ощущение будто я сижу на иголках, я продолжал притворяться, не желая огорчать дядю. Я делал вид, что все идет хорошо. Чтобы избежать его бдительного ока, я занимался домашним хозяйством. Однажды, когда он ушел, я решил воспользоваться удобным моментом и сбежать. Я собрал свои вещи и направился в Нань-юэ. Много трудных дорог и развилок осталось позади, но когда было пройдено почти полпути, меня догнал человек, посланный за мной, и вернул меня обратно. Меня и моего двоюродного брата Фу-го отправили в Цюаньчжоу. Вскоре после этого по распоряжению отца привезли двух девиц из семей Тянь и Тань. Была отпразднована официальная свадьба -- хотел я того или нет. Таким образом, меня подвергли "домашнему аресту". Я жил с двумя девицами, но не вступал с ними в интимные отношения. Я ознакомил их с Буддадхар-мои, которую они поняли. Мой двоюродный брат Фу-го заметил, что их не волнует мирское, и также иногда беседовал с ними о Дхарлле. Таким образом, и наедине друг с другом, и на людях, мы оставались целомудренными партнерами.
МОЙ 19-й ГОД (1858-1859)
Я дал обет уйти от мира. Мой двоюродный брат разделил мое устремление. Тайком, я навел справки о том, как добраться до горы Гу в Фучжоу. Я написал "Песню кожаного мешка" [см. Приложение], которую оставил почитать двум девицам. Мы с Фу-го убежали в монастырь Юн-цюань (Пенящийся поток) на горе Гу в Фучжоу. Там пожилой Учитель Чан-кай обрил мне голову.
МОЙ 20-й ГОД (1859-1860)
Я стал последователем Учителя Мяо-ляня на горе Гу и получил от него полное посвящение. Мне дали дхармовое имя Гу-ян, а также еще два: Янь-чэ и Дэ-цин. Мой отец, работавший тогда в префектуре Цюаньчжоу, послал слуг на мои розыски. Мой двоюродный брат Фу-го, после своего полного посвящения, отправился путешествовать в поисках просветленных Учителей, и больше никогда не давал о себе знать. Я укрылся в гроте за горой, где приносил свои раскаяния мириадам Будд в соблюдение заповедей покаяния и обновления. Я не осмеливался выходить из укрытия (из страха быть обнаруженным сыщиками, посланными отцом). Хотя ко мне иногда наведывались тигры и волки, я их ничуть не боялся.
МОЙ 23-й ГОД (1862-1863)
Подошел к концу трехлетний срок обета, установленного для соблюдения заповедей покаяния и обновления. Однажды, с горы Гу пришел некий монах и сказал: "Теперь тебе нет нужды скрываться. Твой старик-отец ушел в отставку в связи с преклонным возрастом и уехал домой. Старый Учитель Мяо-лянь похвалил тебя за то, что ты так долго жил аскетом, но сказал, что кроме мудрости, ты должен культивировать благодеяние, которое вытекает из добродетельных поступков. Ты можешь вернуться в горный храм, найти себе там работу и служить людям". После этого я вернулся в горный храм и получил работу.
МОЙ 25-й ГОД (1864-1865)
Продолжал работу на горе Гу. На двенадцатом месяце той зимы узнал, что мой отец скончался дома в Сянсяне. С тех пор я больше не наводил справок о семье и больше ничего не слышал о родственниках.
МОЙ 27-й ГОД (1866-1867)
Из Сянсяна приезжал человек. Он сообщил, что после смерти моего отца, мачеха Вань со своими двумя невестками покинула дом и ушла в монастырь. Моей мачехе Вань дали там дхармовое имя Мяо-цзин (Глубокая Чистота), моей жене Тянь -- Чжэнь-цзе (Истинная Незапятнанность), а моей жене Тань -- Цин-цзе (Чистое Целомудрие). За четыре года я сменил несколько должностей в храме на горе Гу. Я служил водоносом, садовником, уборщиком и жез-лоносцем. Все эти работы были тяжелыми, а когда доставались легкие, то я отказывался. Иногда в храме распределяли пожертвования между монахами, но я никогда не брал своей доли. Каждый день я съедал лишь кружку рисовой размазни, но здоровье мое никогда еще не было таким крепким.
В те дни чаньский Учитель Гу-юэ превосходил всех в храме в практике аскетизма, и я всякий раз, когда позволяли обстоятельства, подолгу с ним беседовал. Мне стало казаться, что те работы, которые я выполнял все эти годы, в некоторой степени мешали моей практике. Я вспомнил Учителя Дх&р-мы Сюань-цзана, который хотел отправиться в Индию в поисках сутр, и за десять лет до того начал изучать санскрит и тренироваться физически. Каждый день он проходил по сто дц.1 Он старался также воздерживаться от злаковой пищи --сначала в течение одного полного дня. Постепенно он довел воздержание до определенного числа дней. Он готовил себя к условиям пустыни, где даже вода и трава не всегда имеются в наличии. Если древние были способны на такой аскетизм для достижения своей цели, то чем я хуже? Почему бы и мне?, думал я, не последовать его примеру?2
В конце концов, я оставил все свои монастырские обязанности, роздал свою одежду монахам и, захватив рясу, пару штанов, башмаки, соломенный дождевик и подушечку для сидения, я вернулся в горный грот и стал жить в нем.
Примечания
1. Китайское ли - это единица измерения длины, приблизительно в полкилометра. В древние времена в ряде случаев она варьировала.
2. Сюань-цзан (600-664) был знаменитым Учителем Дхармы, который отправился в Индию для сбора сутр, которые он потом перевел на китайский язык.
МОИ 28-й, 29-й и 30-й ГОДЫ (1867-1870)
Я прожил в гроте три года. Все это время я питался сосновыми иголками и зелеными побегами травы, а питьем моим была вода из горных ручьев. Со временем мои штаны и башмаки износились, и у меня осталась только ряса, прикрывавшая тело. Мои волосы и борода отрасли более чем на фут, так что я завязывал волосы в узел. Мой взор стал огненным и пронзительным настолько, что те, кто меня видел, принимали меня за горного духа и убегали. Таким образом, я избегал разговоров с посторонними.
В течение первого и второго года моего затворничества я испытал много необычных переживаний, но я воздерживал ся от их анализа и прогонял их, фокусируя ум в одной точке воспеванием имени Будды. В горных далях и среди болот на меня не набрасывались тигры и волки, меня не кусали змеи и насекомые. Я не жаждал ничьей симпатии и не ел домашней пищи. Лежа на земле и глядя в небо, я чувствовал, что вобрал в себя мириады вещей. Я испытывал огромную радость, будто был дэвом (богом) четвертого неба дхьяны.1 Я считал, что самым большим бедствием для мирского человека является наличие у него рта и тела. Я вспомнил одного древнего мудреца, который сказал, что его нищенская чаша может "заглушить звон тысяч колоколов".2 Поскольку у меня не было даже чаши, я испытывал безмерную свободу и ничто мне не могло помешать. Таким образом, ум мой был чист и свободен, и с каждым днем я становился сильнее. Зрение и слух обострились, походка стала легкой настолько, что мне казалось, будто я летаю по воздуху. Казалось необъяснимым, каким образом мне удалось достичь такого состояния. На третий год я мог, совершенно не уставая, в свое удовольствие, передвигаться с места на место на любые расстояния, куда захочу. Было много гор, на которых можно было остановиться, и диких трав, которыми можно было питаться, так что я отправился странствовать по разным местам. Так незаметно прошел год.
Примечания
1. Дэвы имеют только ум.
2. Чаньский Учитель Хань-шань (1546-1623) сказал о своей нищенской чаше, что она является "прибором, который пренебрегает десятью тысячами колоколов" [или может быть слышен поверх], имея в виду, что привязанность даже к нищенской чаше может на самом деле отвлечь ум практикующего также легко, как звон колоколов. См. "Han-shan's autobiography, A Journey in Dreamland, включенную в Practical Buddhism Чарлза Лука (Rider & Co., London, 1971).
МОЙ 31-й ГОД (1870-1871)
Я добрался до горы в Вэньчжоу и обосновался в гроте. Зашел какой-то чаньский монах. Учтиво поклонившись, он сказал: "Я давно уже слышал о твоей высокой добродетели и пришел к тебе с мольбой о наставлениях".'
Мне было очень стыдно слышать это, и я ответил: "Мои познания поверхностны, так как пока я еще не имел возможности встретиться с опытными Учителями. Не можешь ли ты проявить должное сострадание и дать мне некоторые указания относительно ДхармьЛ"
"Как долго ты ведешь такой аскетический образ жизни? -- спросил он. Я поведал ему о своей практике, и он сказал: "У меня тоже не было возможности много узнать, так что я не могу давать тебе указаний, но ты мог бы пойти в храм Лун-цюань на вершине Хуа-дин горы Тянь-тай и обратиться к Учителю Дхармы Ян-цзину, человеку исключительно добродетельному. Он приверженец Школы Тянь-тай.2 Он поможет тебе достичь просветления".
Затем я взобрался на вершину Хуа-дин и дошел до храма, крытого соломой, около которого встретил одного монаха. Я спросил у него, где старый Учитель Дхармы. Он ответил, жестом указывая на одного из обитателей храма:
"Это вон тот человек в залатанной рясе". Я подошел к Учителю и совершил низкий поклон. Поскольку он не обратил на меня никакого внимания, я сказал: "Я пришел к вам с мольбою о наставлениях, и надеюсь на вашу снисходительность".
Он долго смотрел на меня, потом спросил: "Ты монах, даос или мирянин?"
"Монах", -- ответил я.
"Ты был посвящен?" -- спросил он.
"Я получил полное посвящение", -- ответил я.
"Как долго ты находишься в таком состоянии?" --спросил он. Когда я рассказал ему о своих ис...
Продолжение на следующей странцие...