орепортеров. Может быть, жизнь красной ковровой дорожкой расстелется у нее под ногами.
Каждый день был днем ожидания. Каждый вечер мог появиться в Вискосе тот, кто оценил бы ее по достоинству. Каждая ночь приносила надежду на то, что мужчина, проведя ночь в ее постели, наутро увезет ее с собой и она никогда больше не увидит три улочки, каменные домишки под черепичными крышами, кладбище и церковь, гостиницу и магазин, где можно купить натуральные продукты, которые, впрочем, залеживаются там месяцами и в конце концов распродаются как самые обыкновенные, фабричные.
Иногда ей приходило в голову, что кельты, в древности населявшие этот край, спрятали здесь свои сокровища и она отыщет их. Впрочем, из всех мечтаний Шанталь эта была самой неосуществимой, самой несбыточной.
И вот теперь у Шанталь в руках — слиток золота, то самое сокровище, в существование которого она никогда, по правде говоря, не верила, то самое полное и окончательное освобождение.
Ее охватил ужас — удача, раз в жизни улыбнувшаяся ей, может исчезнуть нынче же вечером. А что, если чужестранец передумает? Или решит уехать в другой городок и там поискать женщину, которая охотней, чем Шанталь, согласится помочь ему в осуществлении его намерения? Почему бы ей не встать, не пойти домой, а там, сложив свои скудные пожитки в чемодан, просто-напросто не покинуть Вискос?
Она представила себе, как спустится по крутому обрывистому склону и на шоссе внизу остановит попутную машину, а чужестранец тем временем, отправившись на свою утреннюю прогулку, обнаружит, что его золото похищено. Шанталь поедет в ближайший город, а он вернется в гостиницу и вызовет полицию.
Шанталь поблагодарит водителя и, прямиком направившись на автовокзал, купит билет куда-нибудь подальше, и в этот момент к ней подойдут двое полицейских и вежливо попросят открыть чемодан. Когда же они увидят, что там внутри, вежливость их исчезнет бесследно — вот она, женщина, которую разыскивают по сделанному три часа назад заявлению о краже.
А в полиции Шанталь окажется перед выбором — рассказать всю правду, в которую никто не поверит, или же сплести историю о том, как увидела в лесу вскопанную землю, стала рыть глубже и обнаружила золото. Однажды некий кладоискатель — он тоже охотился за сокровищами кельтов — провел ночь в ее постели. По его словам выходило, что законы страны ясно гласят: нашедший имеет право на все, что будет им найдено, но обязан, в соответствии с параграфом таким-то, сообщить о своей находке, если она представляет историческую ценность. А этот слиток ни малейшей исторической ценности не представляет: это что-то современное — просто кусок золота с какими-то клеймами, метками и цифрами.
Чужестранца допросят. Он никак не сможет доказать, что Шанталь заходила в его номер и похитила принадлежащую ему собственность. Его показания — против ее показаний, но не исключено, что поверят все-таки ему, особенно если у него найдутся влиятельные друзья и полезные связи. Тогда Шанталь попросит провести экспертизу, и выяснится, что она говорит правду — на металле обнаружат частички грунта.
А тем временем слухи об этой истории докатятся до Вискоса, и жители его — от зависти или по злобе — сумеют настроить полицию против девушки, рассказав, что о ней ходит слава, будто она не раз блудила с приезжими постояльцами, а потому могла украсть слиток, покуда чужестранец спал.
И кончится все это самым жалким и плачевным образом: золото конфискуют до суда, который разберет дело, Шанталь поймает другую попутку и вернется в Вискос — униженная, уничтоженная, обреченная на толки и сплетни, которые не позабудутся еще несколько десятков лет. Потом окажется, что процесс ни к чему не приведет, что адвокаты стоят денег, каких она и в руках не держала, и в конце концов она, не дожидаясь суда, откажется от золота.
И что в итоге? Ни золота, ни доброго имени.
Но есть ведь и другой вариант: чужестранец сказал ей правду. Если Шанталь похитит слиток и скроется с ним, разве не спасет она свой город от куда большей беды?
Однако еще до того, как выйти из дому и направиться в лес, Шанталь знала, что никогда не решится на подобный шаг. Но почему же именно в тот момент, который мог бы полностью изменить всю ее жизнь, обуял ее такой страх? Разве не случалось Шанталь спать с теми, кто ей нравился? Разве не кокетничала она с посетителями бара, надеясь на хорошие чаевые? Разве не лгала время от времени? Разве не завидовала прежним друзьям, которые теперь появлялись в Вискосе лишь под Новый год, чтобы проведать родных?
Она изо всех сил стиснула в пальцах слиток, поднялась на ноги, чувствуя слабость и отчаяние, снова спрятала золото в ямку и присыпала землей. Нет, она не способна на такое — и дело тут не в том, честная она или нет, а в ужасе, обуявшем ее. В эту минуту она ясно осознала, что человек не может осуществить свои мечты в двух случаях: когда они совершенно несбыточны и когда после того, как колесо судьбы делает внезапный оборот, они превращаются в нечто вполне осуществимое, да только ты к этому не готов. Тогда вот и охватывает тебя страх перед дорогой, ведущей неведомо куда, перед жизнью, бросающей тебе неведомые вызовы, перед возможностью того, что все привычное и устоявшееся сгинет бесследно и навсегда.
Люди хотят все изменить и одновременно хотят, чтобы все оставалось прежним, таким, как раньше. Шанталь не знала, почему это происходит, но именно это и происходило с ней сейчас. Быть может, она слишком сильно привязалась к Вискосу, слишком привыкла к тому, чтобы ощущать себя побежденной, — и любой шанс на победу сделался для нее неподъемной тяжестью, невыносимым бременем.
Она не сомневалась, что чужестранцу надоест ждать от нее ответа и скоро — может быть, уже сегодня к вечеру — он решит остановить свой выбор на ком-нибудь еще. Но страх пересиливал желание изменить свою участь.
Руки, совсем недавно державшие слиток золота, должны будут снова взять швабру, мочалку, половую тряпку. Шанталь повернулась спиной к закопанному сокровищу и направилась в город: там, в гостинице, ее уже поджи дала слегка раздраженная хозяйка, которой девушка обещала прибраться в баре до того, как проснется единственный постоялец.
Опасения Шанталь не подтвердились — чужестранец не уехал. В тот же вечер она увидела его в баре: он был как никогда оживлен и обходителен, рассказывал о своих приключениях, не вполне правдоподобных, но по крайней мере ярко и насыщенно пережитых им в воображении. И, как вчера, взгляды их безразлично скрестились лишь в ту минуту, когда он расплачивался за угощение.
Шанталь была измучена и мечтала лишь о том, чтобы все ушли пораньше. Однако чужестранец был сегодня особенно в ударе и рассказывал все новые и новые случаи, а завсегдатаи слушали его внимательно, заинтересованно и с тем уважением, больше похожим на смиренную ненависть, которое сельские жители испытывают к горожанам, полагая, что они — умнее, образованнее, современнее, культурнее и во всем разбираются лучше.
«Дурачье, — подумала Шанталь. — В толк не возьмут, как они важны. Не понимают, что каждый раз, когда в любом уголке мира кто-нибудь подносит ко рту вилку, он может сделать это лишь благодаря жителям Вискоса и им подобным — всем, кто работает с утра до ночи, кто в поте лица, превозмогая усталость, с бесконечным терпением обрабатывает землю и ходит за скотиной. Они нужней миру, чем жители больших городов, а чувствуют — и ведут — себя как неполноценные, никчемные и сознающие свою никчемность существа».
Чужестранец между тем явно собирался продемонстрировать, что его культура весит больше и стоит дороже, чем тяжкий труд людей, сидевших в баре. Он показал на украшавшую стену картину:
— Знаете, что это такое? Одно из самых знаменитых в мире полотен: оно принадлежит кисти Леонардо да Винчи и изображает тайную вечерю — последний ужин Иисуса с апостолами.
— Не может быть! — воскликнула хозяйка. — Неужели такая знаменитая картина?! Мне она обошлась очень дешево.
— Но это ведь всего лишь репродукция: сама картина находится в одной церкви, расположенной далеко отсюда. Об этой картине существует легенда — если угодно, я мог бы рассказать.
Присутствующие изъявили согласие, а Шанталь снова почувствовала жгучий стыд за то, что стоит здесь и слушает, как этот проходимец щеголяет своей бесполезной образованностью для того лишь, чтобы показать — он знает больше других.
— При создании этой картины Леонардо столкнулся с огромной трудностью: он должен был изобразить Доб ро, воплощенное в образе Иисуса, и Зло — в образе Иуды, решившего предать его на этой трапезе. Леонардо на середине прервал работу и возобновил ее лишь после того, как нашел идеальные модели.
Однажды, когда художник присутствовал на выступлении хора, он увидел в одном из юных певчих совершенный образ Христа и, пригласив его в свою мастерскую, сделал с него несколько набросков и этюдов.
Прошло три года. «Тайная вечеря» была почти завершена, однако Леонардо пока так и не нашел подходящего натурщика для Иуды. Кардинал, отвечавший за роспись этого собора, торопил его, требуя, чтобы фреска была закончена как можно скорее.
И вот после многодневных поисков художник увидел валявшегося в сточной канаве человека — молодого, но преждевременно одряхлевшего, грязного, пьяного и оборванного. Времени на этюды уже не оставалось, и Леонардо приказал своим помощникам доставить его прямо в собор, что те и сделали.
С большим трудом его притащили туда и поставили на ноги. Он толком не понимал, что происходит, а Леонардо запечатлевал на холсте греховность, себялюбие, злочестие, которыми дышало его лицо.
Когда он окончил работу, нищий, который к этому времени уже немного протрезвел, открыл глаза, увидел перед собой полотно и вскричал в испуге и тоске:
— Я уже видел эту картину раньше!
— Когда? — недоуменно спросил Леонардо.
— Три года назад, еще до того, как я все потерял. В ту пору, когда я пел в хоре и жизнь моя была полна мечтаний, какой-то художник написал с меня Христа.
Чужестранец довольно долго молчал, устремив глаза на священника, который пил свое пиво, но Шанталь знала, что его слова предназначаются ей.
— Может быть, у Добра и у Зла — одно и то же лицо. Все зависит лишь от того, когда встречаются они на пути каждого из нас.
Он поднялся, сославшись на усталость, извинился и ушел в свой номер. Посетители бара расплатились и медленно потянулись к дверям, поглядывая на дешевую репродукцию знаменитой картины и мысленно спрашивая себя, на каком именно отрезке их .жизненного пути повстречался им ангел или демон. И, хотя никто не поделился своими раздумьями с другими, все единодушно пришли к такому выводу: все это произошло еще до того, как Ахав превратил разбойничий край в мирный и процветающий, а теперь все дни неотличимы друг от друга. И больше ничего.
Измученная Шанталь работала, как автомат, но знала, что она — единственная из жителей Вискоса, кто думает иначе. Она чувствовала на лице ласкающее прикосновение тяжелой и обольстительной руки Зла. «Может быть, у Добра и у Зла — одно и то же лицо. Все зависит лишь от того, когда встречаются они на пути каждого из нас». Хорошо сказано и, может быть, даже соответствует действительности, но сейчас ей было не до них — сейчас она хотела только спать.
Кончилось тем, что она ошиблась, отсчитывая сдачу одному из посетителей, что случалось с ней редко, она извинилась, но виноватой себя не почувствовала. Сохраняя бесстрастное достоинство, девушка дождалась, когда уйдут последние клиенты — по обыкновению, это были мэр и священник. Шанталь заперла кассу, надела свое дешевое тяжелое пальто и отправилась домой — так было уже много лет.
В третью ночь она предстала перед лицом Зла. А Зло на этот раз приняло обличье крайнего изнеможения и высоченной температуры — девушка почти теряла сознание, но при этом не могла забыться сном. Где-то за окном слышался неумолчный волчий вой. Порой Шанталь думала, что у нее начались галлюцинации: ей казалось, что зверь проник в ее комнату и говорит с ней на непонятном яз...
Продолжение на следующей странцие...