днимая темные жирные брызги, затем поплавал на самой его поверхности, а потом встал и пошел по нему. Неожиданно я увидел чудо - человек шел по земле! Стоя на пруду, я зааплодировал ему. Он поклонился и зааплодировал мне.
Я подошел к краю пруда, подумал, что земля жидкая и тронул ее носком ботинка. По траве кругами пошли волны. Насколько здесь глубока земля? - чуть было не спросил я вслух. Земля будет настолько глубока, насколько я сам решу. Полметра, решил я, она будет глубиной полметра, и я перейду ее вброд. Я уверенно ступил на берег и тут же провалился с головой. Под землей было черно и страшно, затаив дыхание, я рванулся на поверхность, стараясь ухватиться за твердую воду, уцепиться за край пруда.
Он сидел на траве и хохотал.
- Ты - блестящий ученик, знаешь?
- Никакой я тебе не ученик! Вытащи меня отсюда.
- Сам вылазь.
Я перестал барахтаться. Я представлю землю твердой и смогу легко из нее вылезти. Я представил ее твердой и вылез... с ног до головы измазанный черной грязью.
- Ну, парень, и перемазался же ты!
На его голубой рубашке и джинсах не было ни пылинки, ни пятнышка.
"А-а-а!" Я начал вытряхивать землю из волос и ушей. Наконец я бросил бумажник на траву, вошел в жидкую воду и начал чиститься традиционным влажным способом.
- Я знаю, есть и лучший способ чистки.
- Да, есть способ сделать это побыстрее.
- Уж, пожалуйста, не рассказывай мне о нем. Сиди там и хохочи, а я уж как-нибудь сам до него додумаюсь.
- О'кей.
В конце концов, громко хлюпая ботинками, я побрел к самолету, переоделся и развесил мокрую одежду сушиться на стяжках крыльев.
- Ричард, не забудь то, что ты сделал сегодня. Очень легко забыть те моменты, когда ты понимал мир, и потом решить, что это был просто сон или чудо. Ничто хорошее - не чудо, ничто прекрасное - не сон.
- Ты сам сказал, что мир - это сон, и он прекрасен, иногда. Закат. Облака. Небо.
- Нет. Их образ - это сон. Красота реальна. Ты чувствуешь разницу?
Я кивнул, почти понимая его. Позже я украдкой глянул в "Справочник Мессии".
"Мир - это твоя ученическая тетрадка, страницы, на которых ты решаешь задачки. Он нереален, хоть ты и можешь выразить в нем реальность, если пожелаешь. Ты также волен писать чепуху, или ложь, или вырывать страницы".
Часть двенадцатая
"Истинный первородный грех заключается в ограничении Абсолюта. Не делай этого".
Был свежий теплый полдень, ливень ненадолго прекратился, и тротуары, по которым мы шагали из города к самолетам, были все еще мокрыми.
- Ты ведь можешь проходить сквозь стены, да, Дон?
- Нет.
- Когда ты говоришь "нет", а я знаю, что на самом деле можешь, это означает, что тебе не нравится, как я сформулировал вопрос.
- Мы крайне наблюдательны, - сказал он.
- Все дело в "проходить" или в "стенах"?
- Да, но не только. Твой вопрос предполагает, что я существую в одном ограниченном пространстве-времени и перемещаюсь в другое пространство-время. Сегодня у меня нет желания соглашаться с твоими ложными предположениями обо мне. Я нахмурился. Он знал, о чем я спрашивал. Почему бы ему не ответить просто на мой вопрос и дать мне возможность узнать, как он это делает?
- Так я пытаюсь помочь тебе точнее формулировать свои мысли, - сказал он мягко.
- Ну ладно. Ты можешь сделать так, чтобы казалось, что ты можешь пройти сквозь стену. Так лучше?
- Лучше. Но если ты желаешь быть точным...
- Не подсказывай мне. Я знаю, как сказать то, что хочу. Вот мой вопрос. Каким образом ты можешь переместить иллюзию ограниченного чувства личности, выраженного в таком представлении пространственно-временного континуума, как твое "тело", через иллюзию материальной преграды под названием "стена"?
- Прекрасно! - одобрил он. - Когда ты правильно задаешь вопрос, он отвечает сам на себя, не так ли?
- Нет. Этот вопрос не ответил сам на себя. Как ты проходишь сквозь стены?
- Ричард! Ты был почти у цели, а затем все испортил! Я не могу проходить сквозь стены... когда ты говоришь это, ты допускаешь существование вещей, которых я вовсе не допускаю, а если и я начну думать так же, как ты, то ответ будет: я не могу.
- Но так сложно, Дон, выражать все очень точно. Разве ты не знаешь, что я хочу сказать?
- И от того, что что-то очень сложно, ты не пытаешься это сделать? Научиться ходить вначале тоже было тяжело, но ты позанимался, и теперь, глядя на тебя, может показаться, что это вовсе нетрудно.
Я вздохнул.
- Ладно. Забудь об этом вопросе.
- Я о нем забуду. Но у меня есть к тебе вопрос: а ты можешь? - Он глянул на меня с таким видом, будто ему было на это совершенно наплевать.
- Итак, ты говоришь, что тело - это иллюзия, и стена - это иллюзия, но личность реальна, и ее нельзя остановить никакими иллюзиями.
- Не я это говорю. Это ты сам сказал.
- Но это так.
- Естественно, - подтвердил он.
- И как ты это делаешь?
- Ричард, тебе не надо ничего делать. Ты представляешь, что это уже сделано, вот и все.
- Надо же, как все просто.
- Как научиться ходить. Потом ты начинаешь удивляться, что в этом было такого сложного.
- Дон, но проходить сквозь стены для меня сейчас совсем не сложно; это просто невозможно.
- Ты, наверное, думаешь, что если повторишь "невозможно-невозможно-невозможно" тысячу раз, то все сложное для тебя вдруг станет простым?
- Прости. Это возможно, и я сделаю это, когда придет время мне это сделать.
- Поглядите только на него, он ходит по воде, яко посуху, и опускает руки от того, что не проходит сквозь стены.
- Но то было просто, а это...
- Утверждая, что ты чего-то не можешь, ты лишаешься всемогущества, - пропел он. - Не ты ли неделю назад плавал в земле?
- Ну плавал.
- А разве стена - это не просто вертикальная земля? Разве тебе так уж важно, как расположена иллюзия? Горизонтальные иллюзии легко преодолеть, а вертикальные - нет?
- Мне кажется, я начинаю наконец понимать тебя, Дон.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
- Как только ты поймешь меня, придет пора оставить тебя на время наедине с самим собой.
На окраине городка стояло большое хранилище зерна и силоса, построенное из оранжевого кирпича. Казалось, что он решил вернуться к самолетам другой дорогой и свернул в какой-то переулок, чтобы срезать путь. Для этого надо было пройти сквозь кирпичную стену. Он круто повернул направо, вошел в стену и пропал из виду. Теперь я думаю, что если бы сразу же повернул за ним, то тоже смог бы пройти сквозь нее. Но я просто остановился на тротуаре и посмотрел на место, где он только что был. Затем я коснулся рукой стены, она была из твердого кирпича.
- Когда-нибудь, Дональд, - сказал я, - когда-нибудь... - и в одиночестве пошел кружным путем к самолетам.
- Дональд, - сказал я, когда добрался до поля. - Я пришел к выводу, что ты просто не живешь в этом мире.
Он удивленно посмотрел на меня с крыла своего самолета, где учился заливать бензин в бак.
- Конечно, нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь, кто живет в нем?
- Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живет? Я! Я живу в этом мире!
- Превосходно, - похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно раскрыть страшную тайну. - Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражен, что ты умеешь постоянно учиться.
Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии, он был абсолютно серьезен.
- Что ты хочешь сказать? Конечно же, я живу в этом мире. Я и еще примерно четыре миллиарда человек. Это ты...
- О, боже, Ричард! Ты серьезно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием. - Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. - Ты уверен в этом? Ты живешь в том же мире, что, например, и биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета - от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложения для держателей акций? Ты живешь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо? Ты и твой биплан, "Флит", выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди, желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошел град... Сколько же, по-твоему, человек живет в твоем мире? Ты стоишь там, на земле, и серьезно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьезно собрался это мне доказать? - он так быстро говорил, что начал задыхаться.
- А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке, - сказал я.
- Очень жаль. Очень хотелось тебя угостить. Но с этим все, лучше и не вспоминать.
И хоть тогда я в последний раз обвинил его в том, что он не живет в этом мире, прошло еще много времени, прежде чем я понял слова, на которых открылась книжка:
"Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймешь, что придуманные герои иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце".
Часть тринадцатая
"Твоя совесть - это мерило искренности твоего желания быть самим собой. Прислушайся к ней внимательно".
- Мы все свободны делать то, что мы хотим, - сказал он той ночью. - Ведь это так просто, ясно и понятно. Вот великий путь к управлению Вселенной.
- Да, почти. Ты забыл об очень важной детали, - уточнил я.
- Какой же?
- Мы все свободны делать то, что хотим, пока мы не вредим кому-либо, - напомнил я. - Я знаю, что ты хотел это сказать, но следует говорить вслух то, что имеешь в виду.
В темноте внезапно что-то зашуршало, я взглянул на него.
- Ты слышал?
- Да. Похоже, там кто-то есть... - Он поднялся и ушел в темноту. Внезапно он засмеялся и произнес имя, которое я не расслышал. - Все нормально, - сказал он, - нет, мы будем рады тебе... зачем тут стоять... пойдем, мы тебе действительно рады...
Незнакомец отвечал с сильным акцентом, чем-то похожим на румынский.
- Спасибо. Мне бы не хотелось вторгаться в вашу компанию.
Вид человека, которого он привел к костру, был, как бы это сказать, несколько неожиданным для ночной поры в этих краях. В его облике было что-то волчье, пугающее. Гладко выбритый мужчина небольшого роста, в вечернем костюме и черной накидке с красной атласной подкладкой чувствовал себя на свету неуютно.
- Я проходил мимо, - бормотал он. - Полем короче идти до моего дома...
- Да ну... - Я видел, Шимода не верил этому человеку, знал, что он врет, и в то же время изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться. Я надеялся вскоре тоже все понять.
- Устраивайтесь поудобнее, - предложил я. - Можем ли мы чем-нибудь помочь? - На самом деле у меня не было такого уж сильного желания помогать, но он так ежился, что мне хотелось, чтобы он хоть немного расслабился, если, конечно, сможет. Он посмотрел на меня с отчаянной улыбкой, от которой я похолодел. "Да, вы можете помочь мне. Мне это крайне необходимо, иначе я бы не попросил. Можно я попью вашей крови? Совсем чуть-чуть? Это моя пища; мне нужна человеческая кровь..."
Может быть, во всем виноват акцент или я не понял его слов, но вскочил я на ноги быстрее, чем когда-либо за много последних лет, подняв в воздух целую тучу соломинок.
Он отступил. Я не так уж мал и, наверное, вид у меня был угрожающим. Он отвернулся.
- Сэр, простите меня! Простите. Пожалуйста, забудьте, что я говорил что-то о крови! Но понимаете...
- Что вы там такое бормочете? - от испуга мой голос звучал очень яростно. - Какого черта вам надо, мистер? Я не знаю, кто вы такой, может, вы вроде ВАМ - ...
Шимода оборвал меня до того, как я смог закончить это слово.
- Ричард, наш гость говорил, я ты его перебил. Пожалуйста, продолжайте, сэр; мой друг несколько нетерпелив.
- Дональд, - сказал я, - этот тип...
- Успокойся!
Это настолько удивило меня, что я успокоился и с некоторым страхом вопросительно посмотрел на незнакомца, вытащенного из родной ему темноты на свет нашего костра.
- Пожалуйста, поймите меня. Я не виноват, что родился вампиром. Не повезло. У меня мало друзей...
Продолжение на следующей странцие...
