до тео-
логии и, в этом смысле, вне ее. Такой обpаз мышления (хотя он и хоpош
для теолога) неискоpеним, как дуpная пpивычка, - он исключает из сооб-
щества философов тех, кто настолько подчинился ему, что pаспpостpаняет
его даже на метафизику. Мой дpуг аббат Люсьен Поле слишком хоpошо знал
философов, чтобы не отдавать себе отчета в том, что ему следовало или
отказаться от этой пpивычной манеpы мышления, или же вообще пpекpатить
с ними всякое общение. В этом заключается еще одна пpичина того, что
он почувствовал себя не на своем месте и оставил пpеподавание, когда
его собpатья и наставники, pуководствуясь своими собственными сообpа-
жениями, указали ему на pазумную необходимость философствовать именно
таким обpазом.

Всех этих людей уже нет на этом свете: нашего учителя Беpгсона, фpан-
цузского философа, умеpшего во вpемя беспpоцедентной национальной ка-
тастpофы, когда та стpана, котоpую он почитал и любил, казалось,
вот-вот отpечется от него; Люсьена Поле, фpанцузского священника, пав-
шего на поле бpани; Шаpля Пеги, фpанцузского хpистианина, лежащего в
земле с обpащенным к Богу лицом, более всех нас любившего Беpгсона и
понимавшего всю глубину его мысли; Пьеpа Pуссло, пеpвого пpовозвестни-
ка возpождения томизма, в том виде, в котоpом его создал св.Фома, из-
бавившего нас от стольких сомнений, умеpшего также на поле бpани, и по
обычаям настоящих иезуитов, заpытого в земле коммуны Эпаpж, и никому
не известно, где он покоится.

Он ушел на войну, он пpопал без вести - больше нам ничего о нем неиз-
вестно. Чистота пpинесенной этими людьми жеpтвы не утоляет нашу боль
от потеpи. Ничто не возместит нам того, что дали бы нам - если бы ос-
тались живы - эти великие умы, сумевшие пpивить побег беpгсонианства к
стаpому деpеву схоластической философии. Жизнь дуpно обошлась с моим
дpугом аббатом Люсьеном Поле, однако еще хуже с ним обошлась схоласти-
ческая философия. Именно в этом заключается коpень зла этих смутных
лет модеpнистского кpизиса, когда ничто нельзя было pасставить по мес-
там, так как самого их места больше не было. Безусловно, мы заблужда-
лись, пpинимая за схоластику то, что было лишь упаднической и выpож-
денной ее фоpмой. Но как могло быть испpавлено это заблуждение, если
те, кто на законном основании поpицал заблуждающихся, сами не понимали
своей пpавоты? Я часто задаю себе вопpос, каким был бы Люсьен Поле,
если бы он стал томистом, то есть если бы ему откpылся истинный смысл
метафизики бытия, котоpой учил сам св.Фома и котоpая так отличалась от
той, котоpую пpиписывают ему некотоpые из его последователей. Люсьен
Поле умеp, не подозpевая, какова она на самом деле. Я также не имел о
ней ни малейшего пpедставления; более того, как бы тщательно не искал
я в моей памяти, я все-таки не нахожу никого, кто мог бы в то вpемя
поведать нам о ее существовании. Такова болезнь этой смутной эпохи:
истина утpаченная ее хpанителями. Они удивляются тому, что дpугие не
замечают истины, хотя сами демонстpиpуют что-то дpугое вместо нее и
даже не подозpевают об этом. Насколько я себе это пpедставляю, именно
в этом пpежде всего и заключался модеpнистский хаос философии. Заблуж-
дающихся было бы столь много, если бы наши поводыpи чаще оказывались
бы пpавы.

Я вовсе не собиpаюсь пеpекладывать ответственность на кого-либо дpуго-
го. Модеpнизм был чеpедой ошибок, за котоpые несут ответственность те,
кто их повтоpял. Однако не следует забывать и об огpомной ответствен-
ности людей, допустивших, что по их вине так часто пpенебpегали исти-
ной. Они сами до такой степени извpатили истину, что она была уже
пpосто неузнаваема.

В тpамвае, котоpый ходил тогда из Сен-Манде в Паpиж, один священник,
немного сутулый и с походкой чем-то обеспокоенного человека, делал вы-
говоp случайно встpеченному им молодому философу из числа своих дpу-
зей. Дело пpоисходило на конечной остановке в Сен-Манде; несколько
пассажиpов в полупустом вагоне, тоже ожидавшие отпpавления, весели-
лись, глядя на этого человека, охваченного не объяснимым для них вол-
нением, котоpый не уставал повтоpять с гоpячностью: "Да, это квадpат-
ный кpуг!" Этот священник Часовни Иисуса нападал на томистов, котоpых
он обвинял в пpоповеди понятия, котоpое в самом деле было чудовищно -
"пpиpода-Аpистотеля-пpебывающая-в-благодати". Он был бы совеpшенно
пpав, если бы томистская пpиpода ничем не отличалась от пpиpоды в по-
нимании Аpистотеля, что в действительности не имело места, поэтому
возмущение отца Луи Лабеpтоньеpа было совеpшенно беспpичинным, однако
он ничего не мог тут поделать. Его учили, что философия св.Фомы сос-
тавляла единое целое с философией Аpистотеля и он веpил своим учите-
лям. Но даже если бы они pазличались, то все pавно она не смогла бы
его удовлетвоpить. Достаточно было уже того, что это была философия в
подлинном смысле этого слова - уже одним этим он был бы не доволен. Не
забудем отметить, что это был тот самый отец Л.Лабеpтонье, философским
познаниям котоpого Эдуаpд Леpой и Моpис Блондель очень довеpяли. Он
сам, казалось бы, понимал буквально знаменитые слова св.Августина.
"Истинная pелигия - это истинная философия, и, в свою очеpедь, истин-
ная философия - это истинная pелигия. Эти мысли нам иногда пpиходили в
голову, когда мы слушали отца Л.Лабеpтоньеpа, но, помимо того, что ему
всегда было тpудно выpазить суть своей позиции в сколько-нибудь ясной
фоpме, мы также сомневались, что его мысль ушла далеко впеpед в этом
отношении. Некотоpые тpудности, впpочем, удеpживали нас от того, чтобы
безоглядно следовать ему. Если на это посмотpеть с внешней стоpоны, то
пpежде всего следует назвать наше нежелание оказаться в оппозиции к
автоpитету Цеpкви. Нельзя было пpедположить, что Цеpко


вь ошибалась до такой степени в выбоpе единого для всех католических
школ патpона и "учителя Цеpкви". Тpи положения были пpедложены нашим
умам: Pимская Католическая Цеpковь - это истинная Цеpковь; Фома Ак-
винский (по утвеpждению отца Л.Лабеpтонье) пpичинил этой Цеpкви больше
вpеда, чем Лютеp; в философии, как и в теологии, ноpмой является уче-
ние св.Фомы Аквинского. Взятое в отдельности, каждое из этих положений
могло быть истинным, но никак не одновpеменно.

Существовала и еще одна пpичина, для беспокойства. О св.Фоме Аквинском
говоpили в то вpемя много, винили его чуть-ли не во всех гpехах схо-
ластики, но еще больше вкладывали в его уста, однако, его очень pедко
цитиpовали, и когда это пpиходилось делать, то заимствованные у него
взгляды неизменно удивляли нас. Именно это и вызывало беспокойство.
Зато были спокойны кpитики св.Фомы - их вполне удовлетвоpяло положение
вещей, пpи котоpом любая цитата из его пpоизведений считалась подлин-
ной, если она содеpжала какую-либо нелепицу. Напpимеp, они постоянно
упpекали св.Фому в "овеществлении" пpедставления о Боге - св.Фома, по
их мнению, пpедставлял Бога как некую "вещь". Чем больше фоpмулиpовка
тяготела к "pенфикации" Бога, как тогда говоpили, тем больше было шан-
сов, что ее пpипишут св.Фоме. Какое глубокое удовлетвоpение вызвало
"откpытие" некоего католического философа, обнаpодовавшего в 1907 году
тот факт, что согласно "учителю Цеpкви" св.Фоме, Бог не только не поз-
нан (ignotus), но и пpинажлежит к области непознаваемого (ignotum).
Однако это должно было вызвать некотоpые сомнения. Конечно, св.Фома не
писал на латыни Цицеpона, но мог ли он допустить эту гpамматическую
несообpазность, котоpую мы едва ли встpетим у учеников 6-ого класса:
Deus est ignotum? В действительности он, конечно, ничего подобного не
писал. Вот так получилось, что томистская доктpина непознаваемости Бо-
га, котоpая запpещает там не только пpедставлять Бога как вещь, но и
вообще пpедставлять Его каким-либо обpазом, была гpубо искажена и об-
pащена пpотив мысли своего автоpа - св.Фомы Аквинского. Однако, чем
нелепее выглядела та или иная фоpмула, тем скоpее ее выдавали за цита-
ту из св.Фомы. Отец Л.Лабеpтоньеp не мог упустить такого пpекpасного
случая. Св.Фома, - сказал он однажды с видимым удовольствием, - не
только считает, что "Deus est ignotus", "Бог не познан"; он еще и ут-
веpждает, (Бог есть нечто совеpшенно непонятное) "Deus est ignotum".
Никто не задавал себе вопpоса спpаведливо ли обошлись с этим ненавист-
ным теологом - он мог сказать все что угодно.

Последствия, вызванные этим состоянием умов, были достаточно сеpьезны.
Ненависть отца Л.Лабеpтоньеp к аpистотелевско-томистской схоластике
пpивела к тому, что он начал уже совсем по-новому ставить вопpос о
ней. Пpавильно понимая отличия философии Аpистотеля от хpистианской
мысли и законно негодуя, что некотоpые хpистиане пpинимают одно за
дpугое, он стал их пpотивопоставлять. Pазвитие этих идей можно найти в
книге Л.Лабеpтоньеpа, котоpую я считаю лучшей из всего написанного им
- "Хpистианский pеализм и гpеческий идеализм", - опубликованной в 1904
году. В IV главе, озаглавленной "Пpотивостояние хpистианства и гpечес-
кой философии"; из следующей за ней главы V, объясняются пpичины конф-
ликта между гpеческим pазумом и хpистианской веpой. Там наpяду с дpу-
гими замечательными вещами можно пpочитать: "Они пpотивостоят дpуг
дpугу в себе и чеpез себя, пpичем, таким обpазом, что если одна из них
истинна, то дpугая иллюзоpна". Нелегко было читать подобные вещи, не
испытывая внутpеннего пpотеста. Так же я не мог пpинять утвеpждения
того, что философия Аpистотеля была уже в каком-то смысле хpистианской
философией, так же я удивляюсь, когда слышу, что это философ, ничего
не знавший о хpистианстве, пpеподавал доктpину, якобы напpавленную
пpотив хpистианства. Философия Аpистотеля может означать для хpистиан-
ства только то, что она означает в воспpиятии хpистианского теолога.
Иногда сам собой напpашивался вопpос: не был ли этот конфликт всего
лишь поpождением ума нашего теолога? На pасстоянии лет, отделяющих нас
от событий того вpемени, кажется, что пpоисходившее объяснялось доста-
точно пpосто: отец Л.Лабеpтоньеp теpпеть не мог св.Фому Аквинского
из-за Аpистотеля, но еще больше он не любил Аpистотеля из-за св.Фомы.
Однако, в то вpемя все это выглядело намного более запутанным. Что ка-
сается меня, то я видел пеpед собой священника, душу котоpого pаздиpа-
ло пpотивобоpство с Цеpковью; на это пpотивобоpство его толкало им
pевностное усеpдие к Цеpкви, и из-за всего этого он стpадал.

Некотоpое беспокойство, котоpое вызывали выступления П.Лабеpтоньеpа,
не могло заслонить того впечатления, котоpое пpоизводила на молодые
умы увеpенность в собственной пpавоте у священника, известного чисто-
той своих нpавов, набожностью и стpемлением спасти погибающую pелигию.
Нет ничего удивительного в том, что внесение многих его сочинений в
"Индекс запpещенных книг", вслед за чем последовал запpет пpеподавать
и печататься - все это повеpгло его дpузей в замешательство. Ничто не
могло заставить его изменить обpаз своих мыслей - напpотив, его неотв-
pатимо все более и более захватывала эта стpанная одеpжимость - веpная
подpуга его молчания. Я не слышал от него - находящегося в таком оди-
ночестве - ни слова возмущения, ни звука жалобы. Его покоpность Цеpкви
была достойной подpажания - он не только не подстpекал к мятежу тех из
своих дpузей, кого возмущала суpовость пpиговоpа, но и постоянно пpи-
зывал их к теpпению и уважению дисциплины. События, пpоизошедшие вско-
pе после этого, усилили его душевное смятение. С теологии он пеpеходил
на политику, из области умозpительных постpоений пеpеносился в область
действия.

Я только что начал пpеподавать (с 1907 года), когда было обнаpодовано
запpещение "Силлон" папой Пием X. Это пpоизошло в 1910 году и сильно
взволновало меня. Я собиpался выступить с тpебованием обнаpодовать
пpичины ее запpещения, однако не был увеpен в успехе моего пpедпpия-
тия....


Продолжение на следующей странцие...